Зиля Сунгатуллина: «Некоторые цепляются за театр, становятся жалкими. Я ушла на позитиве»

Зиля Сунгатуллина – особый для меня человек. Во-первых, мои родители выбрали мне имя в честь любимой певицы. Во-вторых, Зиля апа когда-то была солисткой Народного хора при Казанском университете, а позже и меня судьба привела в этот коллектив. А в-третьих – семь лет назад свое первое большое интервью я брала как раз у Зили Сунгатуллиной.

«Возраст человека замечают окружающие, а сам ты его вообще не ощущаешь»

– Зиля Даяновна, поздравляю вас с наступающим юбилеем!

– Спасибо, Зиля! Возраст человека, наверное, замечают окружающие, а сам ты его вообще не ощущаешь. Раньше мы подшучивали над бабушками, которые чувствовали себя на восемнадцать, теперь уже сами как они… Если человек здоров, полон сил, он не чувствует возраста.

– Сколько вас было детей в семье, живы ли ваши родные?

– Нас было пятеро: две старшие сестры, старший брат, я и младший брат. Кларисса, Шамиль, Резеда, Зиля и Анвар.

В детстве мы все вместе собирались и дома давали семейные концерты. Папа учил нас татарским, русским песням, сам играл на баяне. Мама играла на мандолине. Как-то на сельском концерте мы выступали со старшей сестрой, песню на русском исполняли в два голоса, а папа за сценой нам аккомпанировал. Мой старший брат тоже хорошо поет.

К сожалению, Анвар два года назад покинул нас навсегда. Остальные, слава богу, живы-здоровы, мы всегда поддерживаем связь друг с другом.

– Ваш родовой дом еще стоит?

– Мы выросли в селе Насибаш Салаватского района Башкортостана. Каждый год ездим в Уфу, заезжаем в родную деревню, обязательно идем на кладбище, к могилам родителей. Считаем своим долгом отдавать дань и родной земле, и отцу, матери. Наш дом стоит, он был построен родителями. Иногда заходим в него, это очень волнительно, до слез. Сейчас там живут другие люди.

Свои последние 17 лет мама жила у нашей старшей сестры Клариссы в Уфе. Мы ее буквально заставили переехать из деревни в город. Она не хотела оставлять могилу отца. Папа умер в 49 лет, а мама прожила до 78 лет. Мы ее проводили в последний путь из нашего родового дома. Мама всю жизнь работала учительницей, а папа – следователем, начальником в милиции. Папа также преподавал в школе. У него было два высших образования – филолог и юрист.

Я из семьи учителей, из рода татарских мурз. Мой дедушка Махмут Еникеев – один из первых учителей русского языка и литературы в Башкортостане, он преподавал во многих деревнях. Воспитание мы получили в семье от дедушки, своих родителей. Дома для нас существовали строгие правила – например, нельзя было опаздывать к столу ни на минуту. Выполнение домашних заданий, работа по дому – все делалось точно в положенное время. Если хоть один из пятерых детей хоть ненадолго опаздывал, никто не приступал к еде, ждали. Никаких перекусов между завтраком и обедом, обедом и ужином у нас не было принято. Жевать что-то по дороге на улице – это вообще позор! Я считаю, что это было действительно правильное воспитание.

В селе я училась в русском классе. Моей первой учительницей была наша мама. Не всегда это было плюсом для меня – например, мама знала, готова я к уроку или нет, могла вызвать к доске, зная, что не готова, иногда ставила двойку. Дома папа шутил: «Насима Махмутовна, почему вы ставите Зиле Сунгатуллиной двойки?» Веселые были времена!

«Узнав, что я поступила в училище, мама заплакала: «Как, ты мне даже не сказала?»

– Сильный голос, музыкальные способности передаются по генам?

– Я думаю, да. Когда родители люди поющие, имеют музыкальный слух, занимаются музыкой, то это передается детям. Любовь к музыке – это очень хорошее качество. Музыка воспитывает душу. Мы тоже воспитывались музыкой. Иногда многие вещи можно донести без слов, через музыку.

У нас дома был радиоприемник, слушали «Маяк». Там всегда была классическая музыка. Никогда нас не заставляли «слушай это», но я практически не отходила от приемника, сидела и слушала. Мама ругала: «У тебя что, других дел нет?» Конечно, в деревне работы по хозяйству полно…

Тогда у нас в райцентре Малояз открыли музыкальную школу-интернат с отдельно стоящими корпусами. Это была экспериментальная школа. Три корпуса: учебный, общежитие для учащихся и общежитие для учителей. Как небольшой городок. Папе сказали, что у дочери есть способности, поет хорошо, что преподавать в школе будут учителя из Уфы – музыку, хореографию. И меня отдали в эту школу.

Обучение, воспитание, полученные там, помогли мне сформироваться как личности, кроме, конечно, занятий вокалом и хореографией. На территории школы была небольшая ферма, был свой сад. Нас всему научили.

Папа, может быть предчувствуя свою смерть, оставил на шифоньере бумажку с адресом Уфимского музыкального училища. Он умер, когда я училась в 7 классе. Я уже и забыла о той записке, но после окончания 8 класса вспомнила. Показала учителям в интернате, они меня поддержали. В 14 лет, никому не сказав, отправилась в Уфу. Сдала документы на поступление, вернулась в деревню. И однажды, когда мы окучивали картошку в огороде, пришла телеграмма, где сообщалось, что я принята в училище. Только тогда мама узнала и заплакала: «Как, ты мне даже не сказала?» Но я боялась, что не примут...

Школа-интернат воспитала во мне самостоятельность, силу воли. Это очень важные в жизни качества.

«Открыто свою неприязнь не показывали. Захожу, говорят: «Ой, здравствуй, Зилечка!»

– В жизни мне встречались очень хорошие люди, – продолжает Зиля Даяновна. – В школе-интернате вокал преподавал Александр Иванович, в музыкальном училище – Лилия Ахметовна. Она готовила меня к консерватории. Говорила, что я должна стать оперной певицей. Берегла мой голос, я не исполняла сложные произведения. По математике, физике у меня были тройки, а раньше с тройками в вузы не особо брали. Лилия Ахметовна ходила в министерство, получила для меня разрешение. «Пусть попробует поступить. Если не поступит, вернется», – сказала она. Я ей очень благодарна.

В Казанской государственной консерватории мой будущий наставник Валентина Лазько и ректор Назиб Жиганов приняли меня благодушно, относились с уважением. Так в 18 лет я поступила в консерваторию. Голос был еще не окрепший, Валентина Андреевна занималась со мной в щадящем режиме и готовила выступать в Татарском театре оперы и балета. После окончания консерватории устроилась на работу в наш оперный театр. Там уже настоящую оперную певицу из меня воспитал режиссер Нияз Даутов.

Он советовал мне не браться за самые сложные оперы сразу после консерватории. Недостаточно подготовленное выступление могло быть негативно воспринято зрителем. Поэтому он составлял репертуар исходя из вокальных возможностей каждого исполнителя.

Мой самый первый спектакль – это роль Церлины в «Дон Жуане». Также я пела в опере «Любовный напиток» Гаэтано Доницетти. Очень комфортные для голоса партии. Пела в татарских операх. Помню, как Нияз Курамшевич говорил: «Сначала спой пять-шесть партий, а “Травиату” исполнишь через семь лет».

Действительно, чтобы быть готовым к исполнению сложных партий, голос надо тренировать, в то же время ты растешь в плане актерского мастерства. Например, «Травиата» состоит из четырех отделений, и в каждом из них голос разный: колоратурное, лирическое, драматическое, ультралирическое сопрано...

– С приходом успеха появляются и завистники…

– Когда я начала работать в оперном театре, приходилось исполнять также и партии уже работающих там именитых артистов старшего поколения. Это им не нравилось, они говорили: «Не успела прийти в театр, уже исполняет заглавные партии».

Конечно, я чувствовала некоторое неприязненное отношение, особенно когда появились первые успехи, зритель хорошо меня принял. Но открыто свою неприязнь не показывали. Я захожу, мне говорят: «Ой, здравствуй, Зилечка!»

Когда во время гастролей в Омске мы давали «Травиату», в газете вышла очень хорошая рецензия. Все публикации в СМИ наши режиссеры, директор, разные специалисты всегда отслеживали. В этой рецензии меня сильно похвалили, даже лишнего. «Наверное, тебе хватит ума не воспринимать рецензию серьезно», – сказал Нияз Даутов. У меня никогда не было звездной болезни.

Когда хорошо знаешь свое дело, крепко стоишь на ногах, любая цель достижима. Если бы я зазналась, возгордилась, то ничего не добилась бы… Каждый год я совершенствовала себя, исполняла сложные оперы. Работы было много. Иногда даже по 15 спектаклей в месяц. Для оперного певца это очень много. Сейчас поют в пяти спектаклях в год. Репертуар тоже был очень богатый. Я благодарна своей судьбе.

«Жалею молодых исполнителей, студентов. Иногда им не хватает даже не еду»

– Как вы готовились к спектаклям?

– Например, в «Севильском цирюльнике» Россини события происходят в XVIII веке. Ты должна создать образ того времени на сцене. Для этого ты должна прочитать исторические книги, глубоко вникнуть в свой образ. Какая должна быть походка, как держать веер, какие движения – все надо знать. Поэтому у оперного исполнителя должны быть на должном уровне и голос, и внешний вид, и достаточно знаний для создания образа.

– Всегда восхищаюсь костюмами артистов в спектаклях. Вы могли какой-то из костюмов оставить себе?

– Когда выпускается спектакль, для каждого артиста костюм шьется индивидуально, но это театральные костюмы, и они остаются в театре. Слава богу, по природе у меня была тонкая талия. Сейчас студентки примеряют мои костюмы, никому не впору. Партия требует от артиста стройной фигуры.

А концертные костюмы мы заказывали себе сами. Они висят у меня дома, полный шкаф. Большинство отдаю студенткам. Некоторые костюмы в национальном стиле отвожу в деревню, когда просят.

В советские годы мы выезжали с концертами в Москву, Ленинград. Надо было достойно представлять республику, поэтому на уровне Совета Министров, Министерства культуры, первого секретаря обкома меня и еще нескольких артистов обязывали шить новые сценические наряды. Тогда были довольны концертом. А если им не нравилось, заказывали другой костюм.

Времена изменились. Теперь уже артистов не обеспечивают жильем. В те годы очень многие молодые артисты бесплатно получали квартиры. Я очень жалею нынешних молодых артистов, студентов. Иногда им не хватает даже не еду. Если вижу, что студент голодный, отправляю в столовую. Говорю: «Сходи поешь, потом будешь петь».

«Многие французские, итальянские, русские оперы ставились на татарском языке»

– В чем себя ограничивают оперные исполнители? Что нельзя, а что можно?

– Что нам нельзя есть, чтобы не навредить голосовым связкам, мы знаем еще с училища, консерватории. Перед выступлением нельзя мед, орехи, шоколад, соленые продукты. Я, например, не ем мороженое. Мне до сих пор не знаком его вкус. Зачем мне осипший голос?

Хотя уже не пою в оперном театре, эти продукты все равно не ем. Потому что иногда надо студентам спеть пассажи некоторых сложных арий, для этого нужно держать голос в форме. Певец остается певцом до конца жизни.

– Как вы считаете, оперу обязательно петь на языке оригинала или можно было бы переводить, как, например, делали в советские времена, когда известные зарубежные произведения исполнялись на русском языке?

– До того как я пришла в оперный театр, многие французские, итальянские оперы ставились на татарском. Можете себе представить, «Евгений Онегин» на татарском! Это был такой способ донесения искусства до народа, чтобы оно было доступнее. Такие записи есть в фонде радио. Венера Шарипова, Фахри Насретдинов и другие пели на татарском.

В первые годы моей работы в театре все зарубежные оперы ставились в переводе на русский язык. Потом уже стали ставить на языке оригинала, все пришлось учить заново. Для пения итальянский самый удобный язык. На нем голос сам по себе звучит красиво.

Я считаю, что сегодня зритель должен быть достаточно развитым, чтобы воспринимать произведение. В программке приводится краткое содержание, можно ознакомиться. Сейчас уже совсем удобно, потому что перевод выводится на экране над сценой.

– В прошлом веке на сцене казанского театра выходило много татарских национальных оперных спектаклей. Какие из них вы вернули бы на сцену?

– Оперу «Алтынчеч». Это изумительно красивое произведение! Сценография, декорации тоже очень красивые, музыка по-настоящему национальная, самобытная. «Алтынчеч» – самая первая, дипломная работа Жиганова. Он толком даже не знал татарского (воспитывался в детском доме в Казахстане, – прим. авт.), и такую оперу написал! На закрытии сезона должна звучать «Алтынчеч». Как и балет «Шурале» – это тоже прекрасное произведение, его никогда не убирают со сцены.

Театр развивается, рождаются новые спектакли. Резеда Ахиярова дополняет национальный репертуар, выходят ее балеты, оперы. Я считаю, что в нашем оперном театре стало меньше классического репертуара. В свои годы я исполнила более 40 главных партий из классического репертуара. Думаю, что в оперном театре должно быть больше спектаклей. Каждый исполнитель должен расти на спектаклях. Поэтому Нияз Даутов говорил: «К пятому спектаклю актер созревает». Мы в консерватории обучаем вокалу, но в театре по-другому, там театральная школа.

Фрагмент из оперы «Наемщик» Салиха Сайдашева, дуэт Зили Сунгатуллиной и Хайдара Бигичева с 22.48

«Студенты из Китая учатся петь на татарском»

– Вы активно возите своих студентов по разным конкурсам.

– Часто езжу в Уфу, там организуют международный татаро-башкирский фестиваль «Идель». Везу туда наших студентов, студентов из Китая, они поют на татарском. Все проходят через этот фестиваль, я очень довольна. Поднимать наши уже подзабытые старинные мелодии, показывать татарскую классику – это очень нужно. Особенно для молодежи. Чтобы они знали нашу исконную музыку и не пели что попало.

– А не сложно китайцам изучать татарский язык, петь татарские песни?

– Мы ведь тоже разучиваем песни на итальянском, английском языке – а они разучивают на татарском. Им очень близка наша татарская музыка, потому что пентатоника. Они с удовольствием поют наши романсы, арии, песни.

– Я тоже в последнее время часто вижу в консерватории студентов из Азии.

– Да, их теперь много. На кафедру вокального искусства на бюджет мы принимаем 8 человек, а желающих поступить из Китая у нас под 60 человек.

– Консерваторий в мире много, а они выбирают именно казанскую. Значит, наш вуз знают в мире?

– Они выбирают разные вузы, к нам тоже приезжают. С каждым годом их все больше. Присылают свои видеозаписи по интернету, мы смотрим, приглашаем к нам на живые прослушивания. В сентябре у них подготовительные курсы. Кто учился на этих курсах с прошлого года, в этом году должны поступить на первый курс. Из-за того, что студентов из Китая много, у нас не хватает мест в рамках одного курса.

В этом году решили создать новый факультет «вокальная педагогика». В Китае педагоги очень востребованы, они высоко ценятся. Поэтому у кого сильный вокал, останутся на факультете вокального искусства, а кто не прошел конкурс, будут учиться на факультете вокальной педагогики.

– Не все они, наверное, после окончания консерватории остаются в Казани.

– Да, большинство уезжает к себе домой.

«Приглашать на премьеры руководство театра не догадывается»

– Зиля Даяновна, многие спрашивают вас о вашей первой роли в оперном театре. А я хотела бы спросить о вашей последней роли.

– Это была роль Сильвы в одноименной оперетте. Удивительно, но там есть такие слова: «Я ухожу из театра». Мунир говорит: «Ты что?! Потолок лопнет, если ты уйдешь из театра!» Это был такой смешной момент! Я говорю: «Мунир, я же на самом деле ухожу из театра». Как все совпало! Таким образом, в декабре 2010 года я провела бенефис в театре, написала заявление и ушла.

В театре оперы и балета я проработала до 60-летнего возраста. Фигура у меня не испортилась. Из театра ушла по собственному желанию, потому что в таком возрасте вести два направления уже не так легко. Полностью отдалась преподаванию.

К слову, преподавать я начала с 1983 года. Параллельно трудилась и в театре, и в консерватории. Спасибо Назибу Жиганову. Я ему сказала: «У меня нет времени, нет сил для этого». Он говорит: «А ты возьми всего двоих учеников», – и уговорил меня. «Ты должна продолжить школу Валентины Андреевны Лазько», – сказал он мне. Работая со старшими педагогами, я многому научилась, накопила опыт.

– Не тяжело было уходить из театра?

– Некоторые артисты цепляются за театр, плачут, становятся жалкими. Параллельно работая в консерватории, я уже давно подготовила себя к этому шагу. Из театра ушла на позитивной ноте. Никаких неприятных чувств, сожалений не было.

Я очень счастлива тем, что исполняла главные партии в операх, осталась лишь одна, которую я не пела. Дирижер Фуат Мансуров звал исполнить в Большом театре партию Чио-Чио-сан в опере «Мадам Баттерфляй» Пуччини. Я тогда отказалась, сказала, что слишком молода, могу повредить голос. Потому что эту партию исполняют только после 40 лет.

В целом у меня была насыщенная, активная творческая жизнь: исполнила более 40 ролей, работала с писателями, композиторами.

Первым почетным званием у меня было звание народной артистки Каракалпакстана. Каракалпакстан – республика в составе Узбекистана, каракалпакский язык очень похож на татарский. Мы давали там по семь концертов в день, выступали на поле при 47-градусной жаре… Там же меня и наградили почетным званием. Когда приехала в Татарстан, и меня стали объявлять как народную артистку Каракалпакстана, руководству Татарстана стало как-то неудобно. Вскоре мне и Хайдару Бигичеву дали звания народных артистов Татарстана.

...Я выступала в Голландии, Америке, Германии, Чехии, Турции, работы было очень много. Однажды в составе делегации нас с Ренатом Ибрагимовым отправили в Швейцарию на Всемирный экономический форум. Собрались лидеры всех стран мира, кого только мы там не видели. Все лидеры стран приходили в наш салон. Мы с Ренатом в сопровождении оркестра из Москвы с 8 вечера до 3 утра давали концерт, пели на шести языках. Были представлены татарские национальные блюда, костюмы. «Спасибо, благодаря вам смогли подписать много договоров», – сказали нам. Действительно, внимание к нам было большое. В салонах других стран просто играла музыка, а у нас живое выступление, оркестр. Мы пели и дуэтом, и сольно. Для меня это была большая честь. Можно сказать, что меня услышали люди со всего мира.

– Сейчас бываете в театре?

– Очень редко. Приглашать на премьеры руководство не догадывается. Я удивляюсь: у тех, кто был примой театра, должны быть свои места в зрительном зале. В Большом театре они есть, артисты приходят в любой день, на любой спектакль. У нас такое не принято.

При желании я могу прийти в театр, меня пускают, сажают. Даже когда я уже ушла из театра, люди меня спрашивали, когда я буду выступать. Не станешь же объяснять всем, что я уже не работаю. Поэтому старалась особо не показываться на глаза. Меня на улице узнают, обнимают уже повзрослевшие дети – я пела в роли Снегурочки, они запомнили…

– Как считаете, какой стаж самый оптимальный для оперного исполнителя?

– Это индивидуально. Если держишь себя в форме, если голос молодой, ограничивать себя не надо. А у кого-то после 15 лет в театре голос начинает садиться. Здесь может быть несколько причин: или он не получил хорошую школу, или пел не подходящие для своего голоса партии. Чтобы голос никогда не старел, надо уметь держать себя в форме.

Оперные певцы могут уйти на пенсию после 25 лет работы. Желающие уходят. А я проработала почти два срока – 38 лет.

– Если вас пригласят выступить на сцене оперного театра, что ответите?

– Всему свое время. Я не живу, оглядываясь назад, в жизни я всегда смотрю вперед. Сейчас моя основная работа – преподавание в консерватории. Дважды в одну реку не войдешь. Оперный театр – прошедший этап в моей жизни, судьбе.

Зато иногда я пою на сцене консерватории, на сцене Большого концертного зала, также я пела с органом. Иногда приглашают в районы. Пою там, где хочу, когда хочу.

Я и сама не очень люблю смотреть на возрастных исполнителей на сцене. Сцену должны украшать молодые. Я и в молодости это знала.

«Женщина должна выполнять свои обязанности в семье»

– Петь в опере, думаю, тяжело даже физически, не говоря уже о душевных силах и времени, которого требует творчество. Концерты, репетиции, а еще ведь надо вести дом, заботиться о семье.

– В какой-то момент все это встает в одно русло, привыкаешь. Если не успевала приготовить поесть, готовила после спектакля ночью. Сразу на три дня готовишь. Муж у меня ел только дома. Когда в семье еще и ребенок, женщина должна выполнять свои обязанности.

Бывало, стирать приходилось вручную. Однажды пришла на репетицию «Травиаты», на пальцах вся кожа от стирки растрескавшаяся. Нияз Курамшевич это заметил: «Зиля, вы что, как вы будете петь в “Травиате”? Разве можно с такими руками петь на сцене?!» Руки загримировали. Даже загорать нельзя было. С потемневшей от солнца кожей аристократку не сыграешь.

Конечно, не всегда удавалось соблюдать все ограничения. Ребенка брали с собой на гастроли.

– Значит, Рустам абый хорошо знает спектакли.

– Знает, знает! Он же вырос на маминых ариях. И замечания мне делал. Он говорил: «На высоких нотах рот сильно открываешь». При сыне старалась открывать эстетично (смеется).

– Дома тоже приходилось репетировать?

– Нет, дома никогда. Есть соседи, и вообще, зачем это… Как-то ко мне на день рождения пришли гости, это было лето, дверь балкона открыта. Гости попросили, и я с удовольствием пела. И тут на улице начали аплодировать. Вышла на балкон – а там собрались люди!

О работе депутата: «Приходила домой ночью»

– В 90-х годах вы были депутатом. Приходилось порой «прикусывать язык»?

– Я три года была депутатом городского совета и три срока состояла в Общественной палате Татарстана. Старалась говорить только о важных вещах. Если удавалось кому-то помочь – была очень довольна. В годы работы депутатом горсовета помогала детям: детей из малоимущих, неблагополучных семей приводила в оперный театр. А если подумать, ходить в такие семьи было небезопасно… По молодости я не понимала.

Им было забавно, когда я выходила на сцену… На улице эти хулиганы мне говорили: «О, Зиля-я, привет!» Я по-своему старалась, хотела поставить их на правильный путь. Многие получили образование, устроили свою жизнь. Спустя годы я думаю, что воспитание музыкой было правильным, я смогла повлиять на них с хорошей стороны.

Семь лет я была депутатом. Утром ухожу из дома и только ночью возвращаюсь. Не знаю, как я выдержала. До сих пор удивляюсь. Здоровье у меня было не как у спортсмена, но все же работала в таком режиме. Себя я не чувствовала чиновником.

«Не спела только в «Мадам Баттерфляй»

– Наверняка вам приходилось выступать с известными артистами. Кого из них больше всего запомнили?

– Муслим Магомаев, Тамара Синявская. С Синявской я пела на одной сцене оперу «Кармен». Хайдар Бигичев – Хозе, я – Микаэла. Также пела в одном спектакле с Владимиром Атлантовым из Большого театра, Ириной Богачевой из Мариинского театра. На фестиваль в нашем театре приезжали артисты из Большого, Мариинского театров. Пели во многих спектаклях, всегда общались.

– Они были простыми в общении?

– Простыми. Когда Муслима Магомаева попросили с нами сфотографироваться, он тут же подошел, мы сделали снимок. Работали на одном концерте. Магомаев вышел и, сам аккомпанируя себе на рояле, исполнил песню. Весь оперный театр аплодировал ему.

– Вам удалось в жизни добиться поставленных перед собой целей?

– Я достигла всего, чего хотела. Только не пела в опере «Мадам Баттерфляй» (улыбается). Я похожа на восточную девушку, хорошо подходила для роли. Фуат Мансуров говорил, что даже гримировать не пришлось бы...

Зиля Мубаракшина, «Интертат», перевод с татарского