Солнечный Джузеппе: итальянец ставит для Шаляпинского фестиваля «Севильского цирюльника»

В оперном театре имени Джалиля с 9 января идут прогоны, во время которых итальянский режиссер внимательно вслушивается, всматривается в участников постановки и иногда пританцовывает сам, показывая им движения. Фестиваль в этом году посвящен 150-летию Федора Шаляпина, а открывающая его опера – это связующая нить между «Севильским цирюльником» композитора Джоаккино Россини и всемирно известным басом Шаляпиным, который исполнял в этой опере партию Дона Базилио. Джузеппе Морасси одет в желтый свитер и горчичного цвета брюки, поэтому почти сливается с солнечным оттенком декораций.

Чистый итальянский горного венецианца

Синьор Морасси, Казань встретила вас такими сильными морозами, что даже ученики в те дни не выходили в школы. Вряд ли к настолько холодным температурам вы были готовы, не шокировал ли вас такой прием нашего климата?

Да, с точки зрения низких температур это был очень холодный прием. Но в то же время очень жаркий с точки зрения душевности, открытости людей, которые здесь ждали моего приезда. А к погоде, на самом деле, мне было легко привыкнуть. Я хоть и родился в Венеции, но все же в семье горных жителей. Как только я родился, меня взяли в горы. Так что меня не пугают снег и температура ниже нуля. К тому же в эти три недели у меня было очень мало свободного времени. Я перемещаюсь только от отеля к театру, ну еще пару поездок – это совсем немного. И повторю, холодность климата была с лихвой компенсирована очень горячим приемом.

Я знаю, что ваши репетиции начались не со сцены, а с хорового класса. Безусловно, опера во всем мире воспринимается как итальянское искусство и большинство постановок существуют именно на итальянском языке, которому учат исполнителей. Стали ли наши солисты в отношении языка более итальянцами благодаря работе с вами?

Проблема не в том, как они поют по-итальянски (это небольшая проблема), а в том, с какой точностью произносят звуки и слова. Фактически то, что можем вложить мы, я как итальянец, – научить исполнителей замыслу. То есть выразительности слов, связанных с тем, что хотят сказать персонажи. И я имею в виду не только семантический смысл, но и смысл музыкально-экспрессивный. И вот над этим мы много работаем. Особенно это касается «Севильского цирюльника». Эта опера очень речитативна, полна шуток, а некоторые моменты, которые не поются, – это моменты основные, их особенно нужно передать интонацией, выражением. Нужно прекрасно понимать, почему это говорится именно так, в чем разница.

За эти три недели они очень улучшили свое произношение. Конечно, кто-то больше, кто-то меньше, но, по моему впечатлению, практически все могут справиться с пробами в Италии. И даже, думаю, среди них есть солисты, которые могли бы продолжить великие российские династии певцов, известных в Италии. Ведь, например, тенор, которого я очень люблю, Максим Миронов, сейчас имеет признание в Италии, но поначалу и он имел сложности. Кто-то из тех ребят, с кем работаю сейчас в Казани я, может последовать по его стопам после того, как они повысили свой уровень исполнения. И моя задача здесь – показать им, где их проблемы. Например, когда Фигаро говорит дважды графу "E come?" (пер. с итальянского «И как?», – прим. Т-и), это одни и те же слова, но звучат они по-разному – это красивая речитативная игра.

Мне очень повезло, потому что я работал со многими русскими солистами и уже знаю их слабые места и то, как можно им помочь. Этот опыт пригодился мне в Казани. Итальянская музыка немного отличается от русской, у наших культур много общего, и мне с россиянами легче работать, чем, например, с немцами.

Может быть, дело в генетической итальянской экспрессии, которую трудно уловить нашим исполнителям?

На самом деле, экспрессивности им не занимать, им нужно прочувствовать происходящее в постановке до их фразы. Нужна легкость. Только легкость поможет воспринять эту форму экспрессивности. Школа русского пения известна в мире как школа, в которой много драмы. Манера пения слегка громкая, поэтому, во-первых, надо научить тому, что существует еще техника легкости. Над этим надо работать. И когда они это усвоят, поймут, что есть еще и такой подход.

Даже когда работаем над драматическими операми, такими как «Аида», «Богемия», «Любовный напиток», певцы иногда в начале дают силу голосу. А я им говорю всегда, что силу голоса вы и так имеете, вы можете поиграть с различными его модуляциями, все еще оставаясь в силе. Например, маэстро Анна Нетребко в «Аиде» была сначала громкой, но потом поняла, что эта манера невероятного усиления голоса не нужна.

Фигаро на самокате против школы Станиславского

Существует несколько вариантов ваших постановок «Севильского цирюльника». В Казани вы реализуете какую-то новую идею или это будет одна из предшествующих?

«Севильский цирюльник» – это моя самая любимая опера. С этой оперой я взрослел как человек и рос в профессиональном плане. Оперный театр Казани увидел мою постановку «Севильского цирюльника» в интернете. Это постановка, где мало классического, и к тому же это абсолютно нетрадиционная версия, лишь чуть-чуть с элементами классики. Если зритель видел мои предыдущие версии этой оперы, он, конечно, узнает какие-то фрагменты, но и, несомненно, он увидит что-то новое, потому что мой опыт позволяет мне открывать волшебные шкатулки со все новыми и новыми идеями. Так что будет много нового. Но ни разу не делал современную постановку, не очень люблю современные трактовки. Хотя в будущем я все же хотел бы сделать именно версию modern оперы «Севильский цирюльник».

Мы застали часть репетиции: Фигаро входит в действие, появляясь не на сцене, а в зрительном зале, к тому же на самокате. Достаточно современно.

Для меня театр – это игра. У слова «игра» есть два значения – игра театральная и та, которой заняты дети. Игра для меня – основное значение театра, постановки. И для меня очень важно в постановке взаимодействовать со зрителем, подключать его к действию по-разному. Зритель для меня – основной гость, участник и солист моих постановок. Я считаю, этот треугольник «сцена – солист – зритель» очень важен и он, конечно, сильно отличается от классического русского подхода, четырехугольного, где важна именно сцена, когда актеры играют на сцене, но никак не взаимодействуют со зрителем. Я очень часто вовлекаю зрителей в действие в своих постановках – да, это тоже элемент новшества.

И я воспринимаю спектакль как своего рода механизм, где каждый элемент играет определенную роль. Солист входит в образ персонажа, потом он из него выходит, играет, взаимодействует с партнером по сцене, начинает общаться со зрителем, опять входит в роль. Это постоянное движение: вышел из своего образа, вошел снова в него. Такие элементы имеют определенный смысл, и, конечно, это очень отличается от школы Станиславского, где актер вошел в образ и больше из него не выходит. Мы же выходим, заходим, снова выходим, и в этом есть и элемент веселья, и игры, и чего-то такого волшебного.

А по поводу самоката… Я люблю изучать историю и всегда интересуюсь, если использую в спектакле какой-то предмет, конкретно его историей. Готовясь к этому спектаклю, я прочел немало литературы и в том числе выяснил, что первые самокаты появись в XVIII веке (1761 год, – прим. Т-и). Они были деревянные и появились даже раньше велосипеда (опера Россини была написана в 1816 году, одноименная комедия Пьера Бомарше – в 1773 году, – прим. Т-и). Все сходится!

«Костюмер Люба – просто Amore» 

Вы не только режиссер постановки, вы еще и художник. Автор декораций на сцене, как нам уже рассказали, тоже вы. Вы даже одеты сейчас в такой же солнечный цвет, на фоне которого несколько минут назад проходила репетиция. То, что мы видим на сцене, – это фантазийная Севилья или какой-то реально существующий дом, реально существующая площадь, которую могли бы узнать жители самой Севильи?

Я Лев по знаку Зодиака, мои любимые цвета – оранжевый и красный. Сегодня просто так получилось, что я одет под цвет декораций. Мне не нравится классический парадный стиль, когда все люди элегантно одеты, поэтому я добавляю необычный галстук или яркие носки. Я не только режиссер, я когда-то работал в театре техническим директором, но терпеть не могу министерский серый цвет. В спектакле вы увидите относительно яркие цвета.

Подготовка декораций требует много времени. Проект, по сути, начался уже примерно год назад, когда я приехал в Казань впервые в конце Шаляпинского фестиваля прошлого года. Я внимательно изучил зал, были сделаны многие расчеты – это сложный проект. Несомненно, все элементы города и дома, которые зритель увидит на сцене, узнаваемы. Севильские стены, дом, цвет внешнего фасада, фактура стен. Во второй сцене зритель увидит лестницы, колонны внутреннего дворика – они тоже передают особенности севильских домов. Мне очень не нравятся видеопроекции, 3D, которые сейчас часто используются в театре. Я считаю, что человек должен создавать сам, напрягаться, нельзя просто проецировать дворец. Да, это самый короткий путь, но он не всегда верный. Видеопроекция не может заменить театральное творчество и креативность  – я против этого.

Кроме декораций не стоит забывать о костюмах. Мы в течение года работали со швеями, с костюмерами, с отделом реквизита. Это тоже была очень интересная работа. Мы объездили в Казани несколько магазинов, закупили ткани. Нашли здесь итальянский магазин, который существует также в Венеции, у себя на родине мы к нему обращаемся как раз для закупки тканей. Есть у вас итальянские ткани и в одном из торговых центров. Эскизы для костюмов также нарисовал я, по ним работали швеи. Я не мог здесь находиться все четыре месяца изготовления костюмов, но стоит отдать должное театру, что они больше четырех раз организовывали для меня приезд в Казань, чтобы я был в прямом контакте с теми, кто готовил спектакль здесь, на месте.

Хотя произведение написано итальянцем, действие его, напомню, происходит в Испании, так что в костюмах присутствуют испанские мотивы. Например, у графа четыре костюма, в одном из них явно прослеживаются испанские традиции.

И совсем не случайно, кстати, что швею, технолога и большого профессионала своего дела зовут Люба – Amore. Мы ее так и называем – Amore.

Вакуум классики для фантазий режиссера

Приглашая вас в Казань, театр дал вам полную свободу – вы могли поставить «Севильского цирюльника» так, как вам заблагорассудится, или театр обозначил вам свои конкретные пожелания, как это должно быть?

Несомненно, это путь, который мы прошли вместе. Работая над любым проектом, сначала обсуждаем стратегию, сюжет, каждый высказывает свое мнение, приходят к общему. В конце режиссер остается один – получает свободу. Но работает все же по предварительно выработанной линии.

Нужно понимать, что подразумевается под традицией. Несомненно, это некая константа, как готовый контейнер, внутри которого можно играть, придумывать, видоизменять. Не будем забывать, что существует история, которая вот в таком виде была создана. Не стоит от нее уходить. Но все же это своего рода контейнер, как бы общепринятый вакуум, в котором у режиссера есть полная свобода действий. И еще нужно помнить, что спектакль – это постоянное непрекращающееся движение.

Премьера откроет оперный фестиваль имени Федора Шаляпина. Кроме того, в этом году 150 лет со дня его рождения. Это голос и имя, которым спустя столько лет гордится Россия. Звучит ли имя и слава Шаляпина в Италии?

В театральных кругах, в музыкальных кругах, среди людей, которые изучают музыку, имя Шаляпина, безусловно, известно – он очень знаменит. Шаляпин ведь исполнил роль Дона Базилио в опере «Севильский цирюльник»! Ну а если мы возьмем рядового итальянца, нет, конечно же, он не слышал о Шаляпине. Но рядовой итальянец и имя Лучано Паваротти может уже не вспомнить. В 70-80-е годы по популярности после Каллас был Паваротти, это была звезда для всех, как, например, рок-звезда сегодняшнего времени. Все знали Паваротти, сейчас его имя уже не так звучит и может вообще ничего не сказать современным людям. В эпоху же его максимального успеха и известности эффект от имени Паваротти был больше, чем от имени Мадонна. К сожалению, сейчас уже очень сложно сказать, что такие люди, как Паваротти, Каллас, были, сейчас пользуются популярностью инфлюэнсеры.

Готовя премьеру в оперном театре Казани, вы побывали в нашем городе несколько раз, в разные сезоны. Отличается ли ваше впечатление от Казани от представлений о нашем городе до визита сюда? Было что-то странное, что-то удивило?

У меня не было никакого представления о России, о Казани. Куда бы я ни уезжал, а я очень много путешествую, я живу, например, месяц где-то – становлюсь жителем этого города. В следующем – жителем другого города. Так в целом я получаюсь человек мира, Вселенной. Кроме того, в Венеции я живу на острове Лидо, вокруг меня там очень много русских. Можно сказать, что Лидо сейчас стал своеобразной колонией русских – они открыли там гостиницы, рестораны, другой бизнес… Конечно, Казань среднестатистическому итальянцу не знакома, они знают только Москву и Санкт-Петербург. Но у вас замечательный город, очень красивый, где люди живут обычной жизнью. Этот город как загадка или ларец, который нужно открывать, исследовать. Возвращаясь из первой поездки в Казань, я ответил пограничнику-итальянцу на его вопрос, что еду из России, из Казани, он очень удивился этому названию.

Будучи венецианцем, я привык к тому, что вокруг много туристов, привык к многонациональности. Это для нас настолько нормально, что и своеобразие других городов для нас не кажется странным. Несомненно, мне нравится пробовать что-то новое, узнавать. К сожалению, свободного времени в Казани мало. Возвращаясь в гостиницу, я питаюсь в ее ресторане, а он – итальянский. Как-то все-таки было время, я побывал в другом ресторане и попросил у них пропаренное мясо со специями в местной традиции. Через вкус этого блюда я понял особенности местной кухни. Ведь все травы и пряности в зависимости от того, где они выращены, придают особый вкус блюду, к тому же в каждом городе, не то что в каждой стране, свои особенности рецепта.

Согласились бы вы руководить оперной частью труппы казанского театра, если бы вас пригласили?

Почему бы нет? Это опыт, от которого бы я не отказался. Любой опыт – это хорошо. Нужно многое попробовать в жизни. Я думаю, что я вернусь сюда обязательно и мы поставим другую оперу. Я думаю, что, на самом деле, несмотря на то что мы принадлежим к разным народам, у нас много общего. Интересно именно в работе видеть, что нас объединяет. В новом для меня театре я как первооткрыватель, ступающий по неизведанной земле. Здесь замечательные солисты, они такие задорные. Первые дни, конечно, ушли на узнавание друг друга, на привыкание, что называется, нужно было сработаться. Как только этот пласт общего комка земли, который нас объединяет, сошел, артисты стали доверять мне, а я – им. Так происходит соприкосновение всего, и с этого момента уже ничто никого из нас не отвлекает, процесс идет как по маслу.