Равиль Шарафеев: «Зульфат Хаким говорил, что напишет авантюрный роман обо мне»

«Приезжал как выжатый лимон»

– Равиль абый, как у вас проходит день? Чем занимаетесь?

– Да особо ничем. Гуляю пару часов. Больше ничего не делаю.

– Книги, телевизор, музыка?

– Мне нравится слушать симфоническую музыку по каналу «Культура». Это лучше, чем наши бестолковые песни, что крутят по радио. Вот премии дают, премию «Булгар радиосы» очень рекламируют, а там нормальных песен тоже нет. Нашу татарскую музыку я слушаю по радио «Тәртип». Люблю народные песни. В современных я не нахожу ни текста, ни эмоций, просто повторяют какие-то слова бессмысленные, и всё. Вместо этой ерунды лучше отдали бы эфир инструментальной музыке.

Наши композиторы оставили такое богатое наследие, но ведь их не ставят. Люди научились бы слушать такую музыку, но этим никто не занимается. В детстве, когда радио только появилось, я слушал и татарские, и русские песни. Любил Лемешева, в семье мы слушали Лидию Русланову, Марьям Рахманкулову, Гульсум Сулейманову, Рашида Вагапова, Фариду Кудашеву. А потом уже я сам лично познакомился с Фаридой Кудашевой. Однажды мы поехали в Уфу на гастроли, а там в эти же дни она праздновала свой юбилей. Я был там, вышел на сцену с букетом цветов и вручил ей его, встав на колени. Она очень удивилась – видимо, не привыкла, что перед ней встают на колени. А я встал – мы же выросли на ее песнях. Почтение мое к ней огромное.

– Еще перед кем-то вставали на колени?

– Я могу встать на колени перед певицей. Зиля Сунгатуллина – ей на юбилее так же дарил цветы. Может быть, еще Венера Ганиева. По совершенству вокала и исполнения я считаю ее лучшей из наших татарских певиц. Приятный тембр, голосом умеет управлять. А послушаешь некоторых – начало песни поют довольно мягко, проникновенно, а в конце переходят почти на крик – видимо, пытаются показать силу голоса. Но это не наша традиция пения, татары пели, чуть раскрывая рот. Понятно, что сейчас так не поют, вокал надо показывать. Если голос приятный, можно и потерпеть.

– Вы застали времена расцвета таланта наших легендарных исполнителей Ильгама Шакирова, Альфии Авзаловой. Это была особая эпоха для татарского песенного искусства, согласны?

– Это был некий ренессанс в татарской культуре – наше национальное песенное искусство поднялось на совершенно другой уровень. Я еще студентом был на их концерте в Москве. Тогда я видел, как московские татары просто «балдели», были просто поражены, что татарская песня стала настолько классной.

– И в 90-х пришли Фирзар Муртазин, Салават Фатхутдинов. Они создали новую татарскую эстраду?

– Это уже другое. Мы с женой вчера еще только послушали Фирзара Муртазина. У него очень интересная манера исполнения, есть что пародировать нашим юмористам. Но ведь у него очень хорошие авторские песни. А с Салаватом я дружу. Его очень люблю. Он солнечный. От него исходят особый свет и тепло. Люблю даже то, как с удовольствием и искренне он смеется. Даже когда кто-то пародирует его смех, мне приятно. Это человек искренний.

– Но можно ли сказать, что он принес что-то новое в эстраду?

– Я знаю, что кто-то его недолюбливает, но, мне кажется, таких меньше. Тридцать лет он обожаем своей публикой, он же просто одаривает людей позитивом, положительной энергией. Люди сразу чувствуют, кто стоит перед ними. Такого душевного человека, как Салават, еще поискать! К тому же еще и щедрый. Я не видел среди артистов эстрады таких же открытых и великодушных, как он. Есть, конечно, более сильные исполнители, но мне близок Салават.

Как-то сидим с моим другом, тоже актером, в гостях на даче у Салавата. Салават, как уже сказал, очень открытый, гостеприимный. Придешь к нему – обязательно накормит-напоит вдоволь. И тут этот друг говорит: «Салават, Равиль же тебя постоянно ругает». Я растерялся, слова не смог сказать. Салават значения не придал. Потом очень пожалел! Надо было как следует заехать этому «другу» и спросить: «Скажи, что я такого сказал, чтобы ругать?» Вот такой он, мой бывший друг, – увидит, как кто-то дружит, старается их рассорить.

Продолжу тему. Это касается и взаимоотношений артистов. С этим же человеком однажды ездили в Буинск. Руководитель Буинского театра Раиль Садриев ведь проводит фестивали. А на банкете этот наш артист свою речь начал так: «Конечно, Равиль просил не хвалить...» Вот тогда я взорвался! «Ты негодяй. В тот раз у Салавата я промолчал. В этот раз не буду молчать», – и высказал ему всё. Когда возвращались, сказал ему, что отныне все его гнусности буду рассказывать всем. Он вот такой, подленький. Из кожи вон лезет, лишь бы люди не дружили. Конечно, и зависть есть…

– Наверняка есть, вы же популярный...

– Я популярный – что поделаешь! Куда ни поеду, со мной фотографируются, а кого-то это злит. Я и сам устаю от такого внимания, забирает очень много энергии. Ведь каждому из них надо улыбаться. Иногда говорю: «Постарел уже из-за ваших постоянных фото». Что делать, люди же просят искренне, приходится соглашаться. Это же твой зритель, его грубо не оттолкнешь. Всего один раз такое было: совсем уставший, вышел после спектакля и ожидал автобус, люди подходят и фотографируются. Одной девчонке сказал: «Нет, дочка, не могу», и она убежала. Я, конечно, подумал, что слишком резко ей отказал, а может быть, она поняла мое состояние. Был очень уставший, надо и в наше положение входить.

Раньше мы под руководством Алмаза Хамзина ездили на Сабантуи в районы. Хоть какая-то подработка. Деньги, конечно, были совсем небольшие. Приезжал оттуда как выжатый лимон. И я отказался, сказал, что не стоит того. Сейчас и Алмаз вроде перестал это делать. А еще ведь там зритель обнимает тебя жирными от курицы руками, и костюм потом не отмоешь. Ладно мужчины, в таких мероприятиях женщины очень активные – от них даже убежать не получится, догонят.

– Так, значит, народная любовь – это скорее плохо, чем хорошо?

– Нет-нет, ни в коем случае так не говорю. Положительной энергии от людей больше. Я получаю энергию от тех, кто при встрече без лишних слов с улыбкой просто здоровается. Воспитанных больше.

«Такова моя миссия»

– Равиль абый, в какой момент вы поняли, что популярны, когда по-настоящему почувствовали любовь народа? Есть приблизительная дата?

– У Мустая Карима есть пьеса «Неспетая песня», кажется, это был 1962-й год... Я там играл героя-любовника. Художник. Был такой положительный, хороший персонаж, я играл так, чтобы он получился еще лучше. Не думаю, что вышло очень хорошо, потому что, скорее всего, лишнего уже старался. Нас учили искать в хорошем герое его какие-то плохие качества, а в плохом – хорошие. После этого ко мне начали приходить письма: «Вы и в жизни такой?» В те времена писатели еще ходили в театр. Наки ага Исанбет говорит: «Это же Ромео нашего времени!» Ибрагим Гази заметил: «Этот парень мне нравится». И тогда мне стало очень приятно. Я же не был популярным. Популярным стал после роли в «Американце» Карима Тинчурина, меня самого стали называть американцем. Потом я был и Ходжой Насреддином, и Смертью в «Старике из деревни Альдермыш». И «Банкротом» меня называли. Вот оттуда пошла уже популярность.

– Равиль абый, вы один из самых уважаемых мастеров татарской сцены, со стороны руководства республики ощущаете какое-то особое отношение? В чем оно отражается?

– Гумер Исмагилович Усманов, тогда еще председатель Совета Министров ТАССР, очень тепло относился, даже машину свою останавливал и выходил, чтобы поздороваться. Незадолго до его смерти мы с ним пересеклись на одном банкете, он спрашивает: «Ты не в обиде на меня?» Я говорю: «Гумер Исмагилович, у меня к вам ничего, кроме уважения». Однажды после гастролей в Москве он позвал к себе, расспрашивал. И я к нему обратился с просьбой – нельзя ли квартиры артистов сделать ближе к центру города, потому что в те годы мы много ездили по деревням, ночью артистов долго развозили, домой попадали очень поздно.

Гумер Исмагилович говорит: «Это не проблема. Занесите в письменном виде». Но тогда квартир никому не дали, только Наиля Ибрагимова смогла получить благодаря своей бойкости. Ради других и пальцем никто не шевельнул, потому что Марсель Салимжанов и Туфан Миннуллин боялись начальства, а я не боялся, со всеми говорил нормально. У наших татар есть такое – «нечего хорошо жить, пускай пострадают немного». У Марселя не было организаторских способностей. Как-то ему говорю: «Театры выезжают за рубеж, почему мы не едем?» Говорит, что не отправляют. А я ему: «Это надо уметь, будешь сидеть сложа руки, кто за тебя сделает?» После этого зашевелился. У Ганса Сайфуллина были какие-то связи, он хотел «Старика из деревни Альдермыш» вывезти в Германию. Просто надо было снять спектакль на видео и отправить, а они ничего не сделали. Можно же было поехать, мы же за границей не бывали вовсе.

В Челнах был такой начальник – Рашит Саетович (мэр города в 1999–2003 гг. Рашит Хамадеев. – Ред.), пообещал подарить машину «Ока» двенадцати сотрудникам нашего театра. Наверняка в списке я тоже был, потому что он тепло ко мне относился. Но артистам не дали, получили только Туфан и Марсель, якобы всем раздавать уже не комильфо. Это уже малодушие человека. Разве машина не пригодилась бы нам?

– То есть если вашу просьбу не выполняют, вы не будете обращаться повторно?

– Нет. Ходить, просить много раз я не стану. Однажды ходил к Гумеру Исмагиловичу просить для себя квартиру ближе к центру, тяжело же после спектаклей ночью долго добираться. Вот сижу в Кремле, жду его. Пришел, увидел меня, говорит: «Вы к Мансуру Хасановичу?» Говорю – нет, иду напрямую к вам, все равно нижестоящие без вашей визы не сделают. Он дал квартиру на улице Вишневского. Но въехать в нее я долго еще не мог – оказалось, что эту же квартиру просит себе ветеран войны, его подговорили так делать. Я ждал-ждал и потом от безысходности пошел на хитрость – узнал имя управляющего Усманова и от его имени позвонил в администрацию Вахитовского района. Сказал: «Быстро решайте вопрос, если нет, то будут приняты оргмеры». В 10 утра поговорил, в 12 председатель месткома Флера Хамитова мне: «Чего медлишь, Шарафи, беги получать ордер». У меня есть талант вот на такие авантюры. Рассказать еще?

– Интересно! Расскажите.

– Как-то с театром возвращаемся с гастролей из Узбекистана. Коллектив едет на поезде, а мы с Рузией Мутыгуллиной и одним работником сцены взяли билеты на самолет. Должны были улететь в семь утра. Но объявили, что по техническим причинам вылет не состоится. А следующий рейс только в семь вечера. Министром культуры ТАССР был Ильтазар Алиев, он и на открытие гастролей приезжал. Там еще был первый секретарь Узбекского ЦК Шараф Рашитов. Я прямо в аэропорту набрал 09 и спросил номер секретаря обкома Узбекистана. Дали приемную Рашитова. Набрал. В трубке говорят: «Приемная Рашитова слушает». А я: «Здравствуйте, это министр культуры Татарстана Алиев». «В разговоре с Шарафом Рашитовым была договоренность, что некоторые артисты полетят на самолете, было сказано, что задержек не будет. Я сам лечу сейчас, вместо себя оставляю народного артиста Шарафеева». И тут объявляют: «Товарища Шарафеева просим пройти к начальнику аэропорта». В общем, семь человек в трехсалонном самолете полетели в Казань.

– Отличная тема для писателя.

– Кажется, я рассказывал все эти приключения Зульфату Хакиму. Он даже говорил, что напишет авантюрный роман обо мне. Я сказал – пиши.

– И всегда вам удавалось проворачивать такие авантюры? Не приходилось самому оставаться в неудобном положении?

– Нет, все проходит удачно, без последствий, ни разу еще не попадался. Но в тот раз в Узбекистане очень боялся. Но и жалел потом, что за задержку мы не потребовали компенсации. Если бы сказал им, что пожалуюсь Шарафу Рашитову, заплатили бы. Тогда у них был расцвет коррупции.

– Еще что-нибудь просили у начальства?

– Добыл одному артисту звание заслуженного. Послушал программу одного певца из ансамбля и сказал Зиле Рахимьяновне (Зиля Валеева, в 2005-2011 гг. министр культуры РТ. – Ред.): «Этому парню надо бы дать почетное звание, никто из молодежи так не поет народные песни». Год прошел. Зиля ханум не сделала, тогда я обратился к Минтимеру Шариповичу – через неделю наградили. Просил квартиру для Ании Туишевой, письмо передал через Фандаса Сафиуллина. Тогда Фандас был депутатом. Квартиру ей дали.

Не смог участвовать в 60-летии Ильдуса Ахметзянова, тогда умерла Фарида Кудашева, и мы с депутатами на частном самолете Кантюкова полетели в Уфу. Вернулись. Спрашиваю у Ильдуса: «Что подарили?» Он говорит – ничего. И я пошел к Зиле Валеевой: «Вы, оказывается, ничего не дали Ильдусу, а он участвует во всех ваших концертах». Тогда ему дали 300 тысяч рублей к юбилею. Зиля мне говорит: «Ты постоянно ходишь просишь за других». Я говорю: «Миссия у меня такая». Конечно, считается, что доброе дело надо сделать и забыть, но, я думаю, нехорошо везде трубить о нем или напоминать человеку, кому помог. А так, для себя, помнить можно.

– Вы как-то попросили у президента дорогу к своему родному селу. Сказали: «Я умру весной, как же проедете к кладбищу?» Это была такая шутка? Почему весной?

– Я говорил не «умру», а «если умру». Рустаму Нургалиевичу. Сказал, что весной к кладбищу даже не проехать. В его родной деревне открывали клуб, и я участвовал в торжественном открытии. Я сказал: «Вот нам тоже нужен такой клуб. И дорога». Он сказал: «Клуб будет, а насчет остального посмотрим». И действительно, построили клуб, да такой хороший! Даже лучше того, который в его деревне.

– А дорогу?

– К деревне асфальт подвели. А до кладбища дороги так и нет. Думаю, и не будет, придется помирать без дороги. Сама деревня-то уже потихоньку убывает, и школа, видимо, в недалеком будущем закроется. Это же была знаменитая школа! В которой учились Роберт Ахметзянов, Ахат Гаффар, Кадир Сибгатуллин, Вакиф Нуруллин!

– Вы довольно смело общались с руководством республики, неужели никого это не раздражало?

– Среди начальников – нет, никого. Я и с Минтимером Шариповичем всегда говорю без всяких там стеснений. С ним поговорить можно. Это современный человек. Прекрасно понимает, что вокруг происходит, осведомлен обо всем. У него и воспитание другое. Сейчас ведь даже книги не читают. Хорошо еще наши татарстанские руководители дело знают. А московские ведь совсем работать не умеют. Министром сельского хозяйства поставили сына силовика. Что он знает в сельском хозяйстве? Если у него есть совесть, может быть, он отказывался, говорил, что не разбирается совсем. А они ему: «Кто тебя просит работать? Работать будут другие, а ты просто сиди».

«В «Черной бурке» играл бы до самой смерти»

– Равиль абый, сколько у вас сейчас ролей в театре?

– Три: в «Запоздалом лете», «Любишь, не любишь» и «Взлетел петух на плетень». Но там у меня есть дублер – Ильтазар Мухамматгалиев.

– Новые роли предлагают?

– Нет. Не предлагают. Играть мне хочется. Фарид как-то собрался ставить новое, но почему-то передумал. И материал мне очень понравился. Ильтазар Мухамматгалиев должен был сделать инсценировку. Я готовился к этому, но что-то не получилось. Я там играл бы с сыном Фарида Бикчантаева Йусуфом. Люблю я этого мальчика...

– Светлый парень.

– Да. Толковый, старательный. Очень музыкальный. Фарид же и сам музыкальный.

– Значит, вы готовы играть, если будут роли?

– Да. Хочется играть что-то хорошее. От «Запоздалого лета» уже немного подустал. Там играем без дублеров. Роль Ирека Багманова какая-то невезучая: после его смерти пришел Халим Заляев – умер, Наиль Дунаев стал играть – тоже чуть не умер. «Взлетел петух на плетень» мне очень нравится играть. Потому что идею всего произведения автор вложил в мою роль. Для меня она дорога, потому что со смыслом.

Жаль, не все роли, о которых мечтал, получилось сыграть. По состоянию души, по точке напряжения всех внутренних нервных нитей я должен был играть Дона Кихота. Артистов, способных сыграть Дона Кихота, бывает один на несколько миллионов. Его должен был в театре поставить один мой друг из Германии. Сказал, что даст театру 20 тысяч долларов, а мне – 5 тысяч. Не получилось.

– А наш зритель смотрел бы «Дона Кихота»? Или шли бы ради вас?

– Если хорошо играешь, смотрят. В наши студенческие годы мы делали концерты, читали отрывки из русских, зарубежных, татарских авторов. Я читал отрывок из «Дона Кихота». Где-то в Нурлатском районе после концерта зашел парень, говорит: «Смотрю вас уже в третьей деревне. Вы даже лучше Черкасова» (Николай Черкасов (1903-1966) – советский актер, сыгравший Дона Кихота, Ивана Грозного. – Ред.). Конечно, это уже преувеличение. Но смотрят же!

– Наши театры считают, что зрителю не нравится смотреть переводные вещи. Откуда такое убеждение?

– Мы говорим, что зрителя надо воспитать. Это неправильно, надо просто не портить! А мы испортили. Люди же с упоением слушали Шекспира! А сейчас на бездарных концертах бабки радуются примитивным песням и шуткам. Что-то серьезное уже и слушать не могут.

– А что делать?

– Не надо было портить!

– Уже испортили же.

– Теперь уже надо приучить к хорошему, исправлять вкус. «Черную бурку» смотрели же. Хотя это и перевод. Вы смотрели?

– Уже сто раз, наверное.

– Это был наш лучший спектакль. Разве можно было его снимать с репертуара? Фарид (Бикчантаев) снял. Потому что Искандер устал (народный артист РТ Искандер Хайруллин. – Ред.). Ренату с его ролью Старого волка, наверное, было еще тяжелее (народный артист РТ и РФ Ренат Тазетдинов. – Авт.). А я – Ворон. Ворон не стареет, живет 250 лет. Я мог играть хоть до своей смерти. Если Искандер устал, вместо него можно было подобрать актера помоложе, они же есть у нас. Театр имени Вахтангова до сих пор играет «Турандот», поколение за поколением...

– Вы сказали об этом Фариду Рафкатовичу?

– Не сказал. Но я и сейчас могу играть. И наверх забирался, и по шатающемуся мосту ходил. Мы его играли в Москве. Один театровед сказал: «В этом монологе ничего такого нет, а Шарафеев играет – слушаешь».

– Вас сейчас уже смотрят и без монолога, даже если просто будете стоять на сцене.

– Там же и текст отличный: «Они берут и едят свежее мясо. Пусть постоит! Пусть протухнет! Пусть уже черви заведутся! Едят свежее мясо и начинают жаловаться – ой, печень болит, ой, почки болят. Нетухлое мясо – это разве еда!»

Продолжение следует.

Автор: Рузиля Мухаметова; перевод с татарского