Олег Киньзягулов: «Национальный театр – это целомудренное решение классики»

Ученик известного режиссера и педагога Фарида Бикчантаева, художественный руководитель Набережночелнинского татарского государственного драматического театра им. Аяза Гилязова Олег Киньзягулов приступил к своему четвертому сезону в театре.

24 января 2020 года молодой режиссер Олег Киньзягулов возглавил коллектив Челнинского татарского драмтеатра. Застал начавшееся еще при прежнем руководстве строительство нового здания, и уже при нем произошло заселение театра в его новый дом. Выбор и присвоение имени театру по инициативе министра культуры РТ Ирады Аюповой тоже пришлось на время его руководства. После всех этих событий Олег дал свое первое большое интервью «Татар-информу», в котором он делился впечатлениями на новом месте и планами по смене концепции театра. Удалось ли осуществить задуманное? 

– Олег, часто у тебя бывают моменты, когда сожалеешь о решении приехать в Челны и хочешь все бросить и уехать?

– Ни разу не было. Наоборот, я упорно работаю на качество и не собираюсь отступать. Вы знаете, в этом году я председатель жюри фестиваля народных театров «Идель-йорт». Сейчас мы отсматриваем 12 спектаклей-финалистов. Большинство из них из региона Закамья. Что радует – наши края (имею полное право так говорить, раз работаю в Челнах) то ли творчески сильнее, то ли богаче у них фантазия… По сравнению с работой казанских коллективов в Мамадыше, Актаныше, Рыбной Слободе есть спектакль, у него есть концепция… Вчера театр из Чистопольского района показал Островского. Они взялись за материал, за который и профессиональные-то театры не особо берутся. Три часа пролетели очень легко. Может быть, повлияла поддержка профессиональных театров – развитие самодеятельных театров заметно. Отвечу так: никуда уезжать не хочу – надо поднимать Закамье, потому что потенциал большой. Ну что, наполеоновские у меня планы?

– Да. А зачем тебе надо было браться еще и за фестиваль? И так уже занят по полной – выпускаешь по семь спектаклей в год.

– Работы у меня много. Но для меня начинает проясняться, чем живет народ в республике, расширяется мой кругозор. Каждый из 12 спектаклей – как жемчужины. Представить даже невозможно, кому отдать Гран-при. Каждый – особенный…

– Извини, но наверняка из театров кто-нибудь да выходит на председателя жюри, чтобы узнать его мнение… Через кого-то…

– Полтора месяца прошло, ничего такого нет. Меня никто не знает – «какой-то строгий дядя».

– Олег, говорят, что сейчас зрителя в театрах стало больше. У вас тоже так?

– Да. Может быть, это связано с проблемами репертуара в кинотеатрах. Мы теперь шутим: «Кина нет, театр вечен». Театр – навсегда!

– Какие самые заметные успехи ты мог бы назвать из своего челнинского периода и какие у тебя мечты на будущее? Некая программа-максимум?

– Министерство культуры нам – руководителям театров – дало возможность обучиться по маркетингу. Однажды на занятии преподаватель спросил: «Какая у вас мечта по театру?» Я сказал: «Каждый день показывать спектакли на полные залы». «Миллион человек в год», – говорю. Программа-максимум такая. Конечно, может быть, это звучит как утопия. Но, кажется, за последние два с половиной года мы как-то обновили театр. И отношение зрителя изменилось. Пришел новый молодой зритель. И слава богу – мы этому очень были рады.

Мы сейчас театр как-то выравниваем – он уже встал на рельсы. Слава богу, и люди ходят на спектакли. И репертуар у нас стал богаче, есть разные жанры. Выпустили спектакль по пьесе Аяза Гилязова «Баласын җуйган болан эзеннән». Пока с актерами разбирали пьесу, очень многое для себя открыли.

И с художественной стороны у нас уровень вырос. Актеры учатся работать по-современному. И специалисты наши набираются опыта. Планов много, в том числе и по маркетингу. Нам бы как-нибудь увеличить число зрителей. Как вырастить этот показатель – не знаю. Может, у тебя есть какие-то мысли по этому поводу.

– Олег, с вашим 300-местным залом вы даже при ежедневных аншлагах наберете не больше 100 тысяч зрителей в год. А курсы по маркетингу тебе действительно помогли? 

– Не знаю, насколько лучше стала моя работа как худрука, но инструменты, о которых я узнал, я использую. Рассказываю о них исполнительному директору. Когда проходишь обучение, то у тебя глаза открываются на некоторые вещи. Нас ведь всегда учили, что театр – это храм. А теперь понимаешь, что он не совсем храм, а матрица. Театр – это возможности. Это – цифры. Это – перспектива. Если представить его как храм – получается, он как яйцо, твердое, но стоит надавить – разобьется, вытечет все содержимое. А у театра нет границ. Вот говорят: «Ты же режиссер, неужели тебе так нужен менеджмент?» Нужен! Даже спектакли, кажется, стали смелее.

– В каком смысле?

– Раньше, приступая к постановке, я сомневался. Сейчас у меня и к выбору пьесы отношение поменялось. Образ – это не какое-то божество, а конкретный субъект. Когда правильно определяешь условия, то и художественная мысль рождается.

– А проблемы? Или сделаем вывод, что в Челнинском театре все хорошо?

– Вы же бывали у нас в театре – в районе ЗЯБ, очень далеко от центра. К нашему театру из Нового города всего две дороги, и вечером на обеих пробки. Спектакли тоже вечером – начало в 19.00. Но слышали, что Московский проспект хотят продолжить до нашего района – это очень хорошая новость. Это будет здорово и для нас, и для всего города.

– В новом здании у вас появились новые штаты? Скажем, уборщиц, охранников у тебя достаточно?

– Дали отделу хозяйственно-эксплуатационной службы: уборщик, охранник – по нормативу. А по художественной части, например, в прошлом году на семь спектаклей – 1 бутафор, 1 костюмер, 1 столяр. Им пришлось работать без выходных.

Работают два зала, а переводчик только один. И звукооператор только один. Иногда за пульт сажусь я сам. По плану у нас и выезд есть. Мы не можем выехать и оставить стационар. Таким образом, были у нас случаи, когда шли сразу три спектакля. Бегаем между цехами.

Я только что из Минфина, но нужных людей увидеть не удалось. Есть проблемы со штатами. Здание у нас большое, многофункциональное. У нас в театре теперь два зала. Параллельно играем спектакли в Большом и Малом залах. Но по творческой части работаем со штатами с прежнего маленького здания. Мне и артистов не хватает, и постановочная группа нужна. Планы наполеоновские, но с 29 актерами, к тому же большинство из них старшего возраста, далеко не уйдешь.

Скажем, есть Инсаф абый Фахрутдинов. Отличный актер! Если он выйдет на сцену, пусть даже ничего не делает – энергетика у него мощная. Но чтобы держать параллельный репертуар, нужны минимум 40 актеров. В этом году как-нибудь осилим, но в дальнейшем так не получится. У других театров есть внебюджетный штат. А я пока никак не могу его создать… Нам сейчас нужно немного поддержки.

– Ты на все свои деньги выпускаешь спектакли…

– Да. Уходит на это. По-другому никак. А еще одна проблема – у оборудования, механизмов, установленных в здании театра, вышел срок эксплуатации – после приемки здания и двух лет использования им надо провести испытания и получить разрешение на работу. Не дай бог что-то случится! На эти испытания мне нужно 700 тысяч рублей. Деньги на самом деле есть, но использовать их сейчас мы не можем, потому что с началом известных событий трогать их пока не разрешается. Я же без проведения испытаний на механизмах не должен продолжать работу театра.

– А если были бы штаты, уже есть желающие прийти талантливые артисты?

– Да. Что особо радует – есть желающие приехать к нам работать из Казани. В этом году приезжали студенты 3 курса Казанского театрального училища. Они показали свой спектакль, а мы – свой. Есть диалог. Они готовы прийти. И из Елабуги хотят приехать. Мы планируем организовать специальный курс на базе Елабужского колледжа культуры и искусств.

– Где они будут жить? У вас ведь большая проблема с жильем для молодых артистов. Насколько я знаю, в других городах с жильем как-то легче.

– В нашем распоряжении сейчас две квартиры. Одна – двухкомнатная, вторая – трехкомнатная. В одной живут девушки, в другой – ребята. У нас есть понимание со стороны исполкома Челнов – готовы помочь. 

– А что с теми, кто поверил тебе и пришел с тобой строить новый театр? Они все еще работают? Или поняли, что денег тут нет, и ушли, а может быть, по другим причинам…

– Они все работают. Даже приходили из других театров, говорили, что хотят работать у нас.

– Артисты не жалуются на безденежье?

– Слава богу!

– План выполняете за счет стационара?

– Да. Я своим твердо объяснил: мы – стационарный театр. План поставлен на стационар. А в маленьких городах немного по-другому – они не показывают каждый день спектакль в стационаре. Если у нас по плану 35 тысяч человек смотрят в стационаре, по плану на выезде, кажется, около пяти тысяч. А в малых городах, наоборот, выезда больше, возможно. К нам теперь из округи приезжают на автобусах.

– Я понимаю: у театров малых городов не у всех есть площадка для оказания разнообразных услуг. У вас площадь большая: спектакль, выставки, буфет – зрителю есть где погулять, провести время.

– Да. И еще один важный момент – у нас заработал бренд. Стало больше тех, кто хотел бы работать с нами. Предложения по аренде буфета, проведению выставок, разных культурных мероприятий… Это и нам выгодно с материальной стороны, и для зрителя это хорошо – появляется еще один вид развлечения. Одним словом, у меня есть вера в светлое будущее Челнинского театра: у театра появился сильный дух.

– Стоимость билета? Говорят, в «Мастеровых» дорого.

– Я тоже очень удивился. У нас самая высокая цена – 700 рублей. Самый недорогой билет – 400 рублей. Если проанализировать потребительскую корзину, то это самая оптимальная цена. У Казани потребительская корзина дороже.

– Как принимает привыкший к прежнему театру зритель? Тут новый театр, новый взгляд, новая концепция…

– Прежний это или новый – это непонятно. У нас начался другой этап. Молодым интересны символические аспекты. Они смотрят не только сюжет, но и как поставлено. 

После спектакля с ними общаемся: объясняемся через музыку, символы.

Татарский театр был насыщен слезливыми событиями, ставились мелодрамы. Сейчас стало больше смыслового аспекта – мы сделали большой шаг вперед. Упомянутому тобой зрителю было сложно это воспринимать. Ты же смотрела спектакль «Шәһәр. Нокта. Брежнев» («Город Брежнев», по роману Шамиля Идиатуллина. – Авт.). Интимные моменты мы завуалировали, оставили в символах. Молодые это понимают, а старшее поколение недоумевает: «Ну что это было?»

– А как показать такие сцены, чтобы и они понимали?

– Не знаю. Может быть, им нужен «грубый театр», «жесткий секс» наподобие Антонена Арто. Но старшее поколение к нам приходит, идут и на очень современного европейского автора и с удовольствием смотрят.

– Значит, тебе удалось воспитать зрителя, точнее, вашему театру удалось?

– Мы стремимся воспитывать.

– Ваше положение даже выгоднее, чем у театров в Казани. Вы – единственные!

– На татарском – да! Это очень большой плюс.

– Хорошо же – конкуренции нет, можно экспериментировать и совершенно новый театр создавать – «принимайте нас такими, какие мы есть»!

– Нет. После спектаклей на какие-то серьезные темы мы не отправляем зрителя домой в одиночку переваривать увиденное, а беседуем с ним – до или после спектакля, – открываем пути, чтобы он полноценно прочувствовал спектакль. Например, «Без китәбез, сез каласыз» Туфана Миннуллина. Там речь идет о том, как Тукай приезжает к Акчуриным. Чтобы сложные диалоги были понятны зрителю, как дополнительный инструмент вводим общение. Результат есть. На спектакль пришло так много молодежи. Их заинтересовало произведение: я видел, как они в фойе обсуждали события в спектакле. Много теперь приходит и русскоязычного зрителя. Говорят, раньше их не было.

Мы не говорим: «Принимайте нас такими, какие мы есть», а «Мы вам подаем, а вы давайте за нами, мы вместе» – пока вот этот путь выбрали.

– Какой средний возраст вашей аудитории?

– Раньше это были 50-летние. А сейчас – 30-35 лет, мои ровесники.

«В театре имени Аяза Гилязова не хочется показывать “пошлятину”»

– Олег, а есть среди зрителей такие, кто после спектакля ругает тебя, мол, «совсем испортил театр»?

– Почему нет?! Пусть не говорят в лицо, но я чувствую. Я же не «красна девица», чтобы всем нравиться. Поэтому это тоже нормальное явление. Но сегодня даже если посмотреть репертуарную политику, для разного зрителя есть спектакли на выбор.

– Это новые?

– Старых уже становится меньше, осталось всего четыре.

– За два года ты все заменил?

– Да. Они не подходят концепции. Если помнишь, в старом здании была треугольная небольшая сцена. Спектакли сделаны под нее. Они на большой сцене как-то потерялись. Чтобы их обновить, нужны дополнительные ресурсы. Легче выпустить новые. Мы создаем общий стиль театра.

– Челнинский театр неплохо жил благодаря двум спектаклям по произведениям Зифы Кадыровой. Они еще держатся в репертуаре?

– Один идет. Там и художественная сторона продумана, и есть режиссерский подход.

– То есть Зифа апа все еще «кормит» вас.

– Да. Люди ходят. Но мы также ищем другие пути, чтобы прокормить себя. Открываем и других авторов.

– Какие еще спектакли остались?

– Из прежних – «Ул бит кичә иде», «Кызым кияүгә чыга», «Ике хуҗаның хезмәтчесе». Последний уже много лет идет, декорации очень старые, но зритель на него ходит.

– Это же перевод, верно?

– Да. Его ставил Ильгиз Зайниев. Люди его любят. Выпустили еще один переводной спектакль, называется «Башыңа төшсә». Зрителю тоже очень понравился.

– Какой из новых спектаклей уже «кормит» театр?

– «Яшь йөрәкләр», «Капка», «Бик сагынсаң әгәр»...

– А надо было делать семь премьер в сезон?

– Надо конечно, почему же нет?! Было бы не очень верно переезжать в новое здание со старым репертуаром…

– А свой гардероб ты тоже в Казани оставил, не перевез в Челны? Или еще носишь ту же одежду?

– Да, ношу.

– Это я к тому, что в новый театр не взяли старые спектакли. Я тут параллель провожу.

– А, вон оно что… О, сильная получилась метафора! Мой гардероб не настолько был изношенный. Поэтому, совершенно не переживая, я все еще ношу эту одежду. А здесь проблема была серьезная и опасная. Десять спектаклей перешли в новое здание. Смогли подлатать один спектакль из трех, у которых совсем были изношены декорации. Столько сил, ресурсов на это было потрачено. Если провести параллели, как ты, это сравнимо с выпуском нового спектакля. Поэтому мы решили, что не будем заниматься адаптацией старого.

Ты говоришь, надо ли было столько премьер – они привели нового зрителя. А на старые все равно рано или поздно зритель перестал бы ходить. Потому что мы смогли показать челнинскому зрителю, что театр обладает новыми возможностями, мы доказали это.

– Сколько в общей сложности новых спектаклей ты выпустил?

– Не знаю. Кажется, восемнадцать.

– А ты уверен в своем вкусе и в том, что правильно оцениваешь старые спектакли? Бывают сомнения, что ты не прав?

– Один пример. В прежнем репертуаре был довольно новый спектакль. Но он такой… пошлый. По всему было видно, что он такой. Я поговорил и с артистами, которые в нем играют. Почему этот так поступает, а этот говорит так, и так далее. Ладно, допустим, тут подправили, здесь поменяли. Но чем дальше, тем только хуже…

А-а, я понял твой вопрос. Если появляются сомнения, я советуюсь с артистами. Например, Инсаф абый Фархутдинов очень уважаемый человек – обсуждаю это с ним. Конечно, я не единолично принимаю решения.

– А что стало с тем «пошлым» спектаклем?

– Кто-то, естественно, обиделся, ну пусть, извините, он очень пошлый.

– О каком спектакле идет речь, можешь сказать?

– Не скажу. Играли-то его не так много. Ты же сама наш театр назвала «литературным театром», раз уж мы театр имени Аяза Гилязова, то «пошлятину» показывать не хочется.

– Как у вас обстоят дела с драматургическим материалом? Многие жалуются, что ставить практически нечего.

– Да. Выбор небольшой. Поэтому мы в дальнейшем будем обращаться к прозе.

– А проза есть?

– Проза есть. Читал «Казакъ кызы» Галимджана Ибрагимова. Пока ждет своего часа. Я еще не смог поймать его нерв.

– Извини, но разве ты настолько хорошо знаешь татарский, чтобы доподлинно понять Исхаки и Галимджана Ибрагимова? Мы сейчас с тобой, конечно, беседуем на татарском, но я думала, что тебе легче общаться на русском.

– Я же вырос в татарской семье. Татарскую литературу я читаю на татарском. А что касается общения, то этот город очень контрастный: тут есть и татары, и русские... Тут запутаешься, с кем как общаться. Надо продумывать, с кем и как говорить, постоянно держать себя на контроле.

– Репетиции проходят на татарском?

– Со старшими – на татарском. Но молодым приходится объяснять на русском. Так они лучше понимают.

– А за время, что работаешь в Челнах, сам изменился?

– Нет. Не высыпаюсь – только это! С августа толком не спал. Летом всего десять дней удалось отдохнуть.

– Твое отношение к миру, людям, творчеству, театру никак не изменилось?

– Нет. Если глобально – не изменилось. Научился быть терпеливым – это есть. Скажу честно: в новом театре люди немного растерялись, как работать, на что ориентироваться. Поэтому, пока обучал людей, и сам научился быть терпеливым и, кажется, чего-то добился.

– Труппа довольна тобой? Или жалуются за спиной, как думаешь?

– Рабочие отношения с труппой очень теплые, хочу сказать. Если бы не было взаимного доверия, наверняка не могли бы выпускать по семь премьер в сезон.

– Они тебя любят или терпят?

– В коллективе бывает разное, потому что все устаем. Поэтому хочу сказать спасибо всем коллегам, работающим в театре. Они, поверив в одного человека, взялись за создание нового театра. У нас есть доверие друг к другу.

«Национальный театр – это целомудренное решение классических произведений»

– С приглашенными режиссерами не работаешь – хочешь делать все сам или денег нет, чтобы им заплатить?

– Конечно, из-за нехватки денег.

– Сам ставишь дешевле?

– Не дешевле…

– ...бесплатно?

– Давай, об этом не будем говорить. Мне нравится ставить спектакли. Работу свою люблю. Театр люблю. Я даже когда даю выходной артистам, дома не могу сидеть.

– Каждый день приходишь на работу? Хотя чего тебе дома делать… Ты же ведь вроде не женился, верно?

– У меня же и дома нет, чтобы привести жену. Как говорит поэт, моя жена – поэзия.

– Это же не нормально. И даже не влюбился в какую-нибудь актрису в театре?

– У меня же уже есть такой опыт с актрисой.

– Поняла, актрису не надо. Тогда давай поговорим о драматургии, мы уже начали, что-то отошли. Принято считать, что татарский зритель не любит смотреть русскую и зарубежную драматургию. Это от неумения ставить или другие есть причины?

– Не знаю. Дипломным спектаклем я выпускал «Шестую палату» Чехова. Какой-то нелюбви не почувствовал. Примерно полгода в Малом зале Камаловского театра играли при полных залах. Может быть, причина в несовпадении логик. Хочу попробовать в Челнах поставить Островского. Подали на гранты.

– Сколько надо денег?

– Хотя бы полмиллиона. Мы даже на это согласны.

– Почему Островский?

– В следующем году его юбилейный год.

– В этом году был юбилей Достоевского. Поставил бы тогда «Идиота».

– В первое время я еще не мог выйти из национального аспекта. А сейчас хочется попробовать. Если получится успешно, хотелось бы выйти на российские фестивали.

– А с национальным уже не выйдешь?

– Видео отправляем, конечно, и такие. Но все же хочу поставить Островского. Один из создателей игрового театра – Островский.

В этом году у нас выйдет Чехов. Фарид абый Бикчантаев поставит «Чайку». На этой неделе он встретится с труппой. Работа с Фаридом абый будет большим опытом и для наших сотрудников. Он же не как какой-то неизвестный режиссер, а будет работать как настоящий наставник, педагог.

– Олег, что такое национальный театр в твоем понимании?

– Национальный театр… Национальный театр – это целомудренное решение классических произведений. Актуальность проблемы, потому что на татарской сцене обязательно должна прозвучать проблема. Язык, слово… у языка должна быть своя мелодичность, свой лад, «моң». Например, актер играет в главной роли, а в его языке нет вот этого «моң». Слава богу, у нас есть старшие артисты, они помогают молодым понять это, советуют, на каком слове какой должен быть акцент. Национальный театр надо прочувствовать.

Мы выпустили «Яшь йөрәкләр» («Молодые сердца»). Челнинский зритель истосковался по таким чистым, искренним спектаклям. И артисты играют его с огромным удовольствием, даже с наслаждением, смакуя каждый момент и каждую реплику. Я думаю, что каждый сезон или раз в два сезона в театре должна ставиться татарская классика.

– Но, кажется, такой классики у нас наберется не больше десятка…

– Ну и что, значит, у меня на 20 лет уже есть бизнес-план. У нас в театре как-то проходил круглый стол. Пришли учителя татарского языка, жалуются, что дети не читают. Возникла мысль – почему же татарский театр не должен этим заниматься?

– Имеешь в виду, что будешь ставить произведения из школьной программы?

– Так не говорю. Можно вместе читать стихи великих поэтов. Мы это направление считаем очень важной миссией. Если у нас есть такое большое здание, и ответственность у нас должна быть – мы должны расширить образовательно-просветительский аспект. Мы же в этой зоне единственный татарский профессиональный театр.

– Это поэтические уроки?

– Поскольку это театр, то какая-то драматургия будет. Мы здесь должны объединить стихи, музыку и изобразительное искусство. И чтобы была возможность пообщаться с детьми и студентами, пришедшими на представление.

– Ты говоришь – изобразительное искусство… Татарский зритель ведь и его не совсем принимает.

– Возможно, не умеем правильно доносить. Может быть, надо изменить способы донесения. В ресторане ведь нас тоже в первую очередь привлекает красивая сервировка, только потом вкус блюда. Знаешь, мы, например, в школе с удовольствием изучали химию. Учитель умел преподать этот предмет, мы с интересом изучали. В десятом классе началась органическая химия, и педагог поменялся. И всё, мы перестали учить, она не смогла нас заинтересовать. Возможно, и здесь так. Если сумеешь увлекательно преподнести, то получится… Надо попробовать изменить форму подачи.

– Есть у вас в театре артисты, на которых «валит» народ? 

– Есть. Марсель Мусавиров, Алсу Гильманова, Зульфия Галиуллина. На них ходят. Молодежь активно работает в соцсетях – они умеют себя продвигать. А старшее поколение немного другое, самопиара они не чувствуют, у них еще сохранилось ощущение, как в советские времена – «вот мы есть, и вы нам должны».

Многое и от актера зависит. Ты ночами не спишь, готовишь спектакль. Стараешься, чтобы актеру было хорошо, то придумываешь, это. После премьеры он это забывает. Должно же быть у них какое-то развитие.

Например, Венер Файзуллин стал популярным после «Брежнева». Девчонки стали за ним бегать. Сейчас он женился и уехал в Уфу. Также полюбили и Марселя Мусавирова, который тоже играл в «Брежневе». Фердинанда Насретдинова, сыгравшего в «Молодых сердцах», зритель тоже запомнил.

Со старшими сложнее. С ними мы стараемся, а зрителю эти старания иногда как будто «фиолетово». «Что же ты делал 30 лет?» – с болью думаю я.

– Сейчас в татарских театрах нет актрис, которых можно назвать примой. Речь не идет о вашем театре, а вообще. Почему-то…

– Знаешь, отчего это? Содержания нет. Они пустые. Начнешь копаться – внутри пустота.

– А что делать?

– Ну как что делать, вон вроде пионерию возвращают? Может быть, это поможет? Знаешь, интересное наблюдение. Иногда с молодыми смотришь фильм. В эмоциональных моментах хочется плакать, а у молодежи нет таких чувств. То ли нет у них сострадания, эмпатии?!

– Пожалуй, только пионерия с этим не справится. Наверное, зависит от людей. Может быть, те, кто не пустой внутри, в театр и не идут, а может, их и не берут. А ты сам каких артистов в театре любишь?

– Таких, кто в заданных условиях умеет делать импровизацию. В нашем театре всего два таких «свободно плавающих» артистов – Равиль Гилязов и Ильфат Аскаров. Мы решили немного «похулиганить» и с ними выпустили комедию Раффи Шарта под названием «Башыңа төшсә...» («Мифоман»). Это такой легкий спектакль в стиле «Здравствуйте, я ваша тетя», «В джазе только девушки». Их обоих поставил на главные роли. С удовольствием играют! Очень импонируют мне такие вот актеры, умеющие импровизировать.

«Они – свободнее, мы – человечнее»

– Русский театр в Челнах – сильный вам конкурент?

– Нет, они нам не мешают. Наоборот, то, что они есть, нам помогает. Прошло два месяца с открытия нового здания «Мастеровых», и горожане начали сравнивать. В наш театр они приходят, чтобы получить душевное спокойствие, гармонию. Приемы у нас другие, идея другая. Русский театр – это все-таки русский театр, а татарский театр – татарский театр. Говорят, в нашем театре даже дышится легче. Они нам не конкуренты, а для зрителя – возможность увидеть два равных театра. Раньше татарский театр сильно уступал – это известный факт. Сегодня мы на равных позициях. И статистика на одном уровне. Своим существованием они нам помогают развиваться.

– Помимо языка в чем еще разница?

– Менталитет другой. Дух спектакля другой. Другое решение.

– Какое именно?

– Я имею в виду, что им все разрешается, а нам приходится что-то придумывать. Если в русском театре целуются – они там целуются по-настоящему, если посмотрите московские спектакли, что там только не вытворяют! Одним словом, в русском театре больше смелости, они более свободные, раскрепощенные. А наш театр более человечный. Нам говорят: «В вашем театре даже любовные сцены такие тонкие, изящные».

– По-твоему, чего нельзя в татарском театре?

– ...

– Скажем, в татарском театре насколько можешь раздевать артистов?

– А зачем их раздевать? Я считаю, что актрису надо так одеть, чтобы нормальный человек смотрел и говорил: «Ах, вот ведь какая!»

– То есть раздевать не будешь?

– Раздевать на сцене – это надо уметь делать. Это же не просто показать голую задницу. Если события к этому ведут, и это требуется, и атмосфера соответствующая… нехорошо себя приводить в пример, но вспоминается «Город. Точка. Брежнев». Там ты помнишь сцену возле стиральной машины? Мы же все прекрасно понимаем, что там происходит.

– Да.

– Им же для того, чтобы это объяснить, не пришлось раздеваться.

– Короче, раздевать не будешь?

– Нет.

– И материться тоже не позволишь?

– Нет.

– Чего еще нельзя у тебя на сцене?

– Нельзя опаздывать на репетиции.

– Говорят, ты как-то наказал опоздавшего парня. То ли на руках ему пришлось постоять или еще какие физические упражнения… Это в назидание другим или просто шутка была?

– Нет. Это было на самом деле. У нас был молодой актер, который постоянно опаздывал. Сколько раз его просили, делали замечания – без результата. Заставил делать «планку». Это самое обычное упражнение, которое делают актеры. Стоял… Но все равно ничего не изменилось. Театр – это дисциплина. Если бы это был пожилой народный артист, то ладно. Пришли уважаемые взрослые артисты – стоят на сцене, готовые к репетиции. А этот совсем молодой артист не может никак дойти. Ушел он…

– Талантом был?

– Не большая потеря. Сцену надо уважать, если сцену будешь уважать, и сцена тебя будет уважать. Если у тебя нет уважения к театру, что ты там делаешь?!

– Актеры твои и вообще твой коллектив тебя понимают?

– С актерами, кажется, друг друга начали понимать.

– Какая часть?

– Довольно большая часть труппы. Остальные… к ним меняешь отношение. То есть объясняешь так, чтобы им было понятно, или требуешь.

– И напоследок традиционный вопрос: творческие планы?

– 18 ноября прошла премьера: спектакль «Болан» по пьесе Аяза Гилязова.

Как уже говорил, на днях Фарид Бикчантаев начнет ставить «Чайку» А. Чехова. Его репетиции станут еще и мастер-классами для актеров.

Проект «Хәл бу ки» успешно заработал. Выпустили по Хасану Туфану. 2 декабря его очередная композиция – Фатих Карим. Его делают молодые артисты Зульфия Галиуллина и Фирдус Сафин. Фирдус поступил в Уфе по режиссуре. После Нового года – Хади Такташ. Этот проект себя оправдывает. Потому что в Челнах очень много школьников. Это и есть беби-бум! Говорят, в школах классы доходят до буквы «Л».

Планировали к Новому году сделать «Алису в стране чудес» (в переводе). Когда узнали, что ее ставят в «Экият», подумали, что в татарском театре лучше поставить татарское, и остановились на «Авыл эте Акбай». Его тоже играли в кукольном театре, но мы все равно решили ставить – приемы будут другие.

– Новогодние спектакли дают театрам заработать. В городе удается продать татароязычный спектакль?

– Мы не детский театр, у нас план другой. Детский спектакль для нас – это подготовка своего зрителя. Мы увидели, что татароязычные спектакли могут существовать. Мы в интернете сообщили, что будет «Авыл эте Акбай», – знаете, сколько получили отзывов?! Мои ровесники выросли на нем, все помнят Асхата Хисматова (играл Акбая в первой постановке спектакля в театре Камала. – Авт.). Конечно, когда сравнивают, нам сложнее. Но – ночами спать не будем, однако мы его сделаем.

Очередная премьера – спектакль по пьесе Артура Шайдуллина «Җаның ниләр тели?». Мистическая трагикомедия. Сложный жанр. Артур живет в Елабуге – мы с ним на связи, для меня – эксперимент по работе с живым автором. Меня зацепило одно предложение – человек не знает, чего хочет. И наше сегодняшнее существование, кажется, стало каким-то бессмысленным. Ты пишешь статьи, мы выпускаем спектакли…

– Каждый делает то, что умеет, хорошо же, Олег. Что еще?

– Нужно что-то из татарской классики. Пока не могу выбрать.

– Их не так уж много. Глаза закрываешь и тыкаешь на любой в списке.

– А знаешь, что просят люди в Челнах? Говорят, поставьте «Голубую шаль».

– Ставь! Такую «Голубую шаль», которую они хотят! Без выкрутасов!

– Трудную цель ты ставишь. К нам в этом году пришла молодая актриса – хорошо поет. И парень у нас есть. Я там еще музыкальную линию не совсем понимаю: Булат где-то идет как тенор, где-то – как баритон. Когда в театре стали обсуждать этот спектакль, наш хормейстер Анас Батырович Файрушин – очень уважаемый специалист по музыке – сказал: «Булата сам сыграешь? Там же партия баритона! У нас другого баритона нет».

– А что, на самом деле Булата хочешь сыграть?

– Нет. Но ставить собираюсь.

Автор: Рузиля Мухамметова, intertat.tatar; перевод с татарского