«Незрячий имам сам по себе большой пример. А на зоне нужны примеры для поддержания духа»

«Никакого особого расстояния между имамом и заключенными нет»

– Илдар хазрат, давайте начнем с конкретных вопросов. Как происходит общение имама с заключенными? На каком расстоянии он от них находится, присутствует ли там конвой? И как вообще решается вопрос с безопасностью имама?

– Никакого особого расстояния между имамом и заключенными нет. Оно примерно такое же, как между мной и вами (чуть больше метра, – прим. Т-и). В основном мы собираемся и общаемся в мечетях, они в Татарстане есть при каждой колонии. И, как правило, на встречи приходят верующие мусульмане – те, кто принял ислам, находясь уже в местах лишения свободы.

Помимо мечетей встречи проходят в так называемых СУСах – помещениях со строгими условиями содержания, где сидят по тяжким статьям, или в ШИЗО. Но и там я не вижу какой-то опасности для наших имамов.

У нас в обществе есть такой стереотип, что в тюрьме сидят отморозки и закоренелые преступники. Но если вы пообщаетесь с ними, вы увидите, что это такие же люди. Ну да, оступился человек один раз, кто-то – несколько раз… Но многие осознают свою вину и, выходя на свободу, создают семьи, работают, приносят пользу. Таких случаев очень много, мы это отслеживаем.

– То есть конвой во время общения находится за дверями?

– Ну какие там двери – там же просто мечеть. Заключенные свободно передвигаются внутри нее по своим локальным участкам. Как такового конвоя там нет.

– Говорят, что около 50 процентов освобожденных зеков возвращаются в места лишения свободы. А каков этот процент среди верующих?

– По данным ФСИН, около трех процентов.

«Да, он оступился раз, но не судить же его вечно»

– Вы сказали, что на встречи с имамом чаще всего приходят люди, уже принявшие ислам. А если, скажем, среди них есть религиозно подкованный салафит – тогда что, дискуссия завязывается?

– Знаете, многие из тех, кого я вижу в СУСах (такие люди осуждены, как правило, по экстремистским статьям и поэтому в тюремную мечеть прийти не могут), еще в СИЗО осознают, что пошли по неправильному, деструктивному пути. И в большинстве своем они идут на нормальный контакт.

Вообще в Татарстане ситуация сейчас более мягкая, чем раньше. В том числе благодаря работе имамов, благодаря тому, что с заключенными общаются, они видят нашу помощь. Имам же не просто поговорить заходит – мы привозим небольшое угощение, устраиваем чаепитие. Они участвуют в конкурсах по чтению Корана, знанию татарских богословов, чтению азана. Мы приводим туда интересных людей, которых просят сами заключенные. Кроме того, там беспрепятственно исполняются все религиозные обряды и праздники, включая Рамазан, ифтары, сухуры, таравих-намазы и так далее.

Все это тоже сказывается. Как и то, что в администрации колоний и в целом в службе исполнения наказаний понимают, что мы делаем одно дело. Поэтому мы не ощущаем противодействия, наоборот, видим, что сотрудники и оперативники нам не враги, а люди, готовые помочь. Мы еще во времена Дауфита Хамадишина (начальник УФСИН РФ по РТ в 2002-2017 гг., ныне помощник Премьер-министра РТ по правоохранительной и административной деятельности, – прим. Т-и) все это наладили. И, слава Аллаху, продолжаем этот путь с нынешним начальником УФСИН генерал-майором Эдуардом Хиалеевым.

Мы не тянем одеяло на себя, у нас с ФСИН действительно одна цель – не как бы побольнее сделать человеку, наказать его так, «чтобы неповадно было», а получить на выходе здорового человека. Чтобы он, выйдя из мест лишения свободы, не угрожал нам и нашим детям, а был адекватным, здоровым членом общества. Да, он оступился раз, но он понес за это наказание. Не судить же его вечно.

Умар, один из величайших сподвижников пророка, сказал: «Иногда люди с наихудшим прошлым могут делать наилучшее будущее». Так что надо давать шанс. Аллах дает нам шанс, хотя мы все грешники. Он же не бьет нас за каждый наш грех. Так и мы должны поступать.

«Если ваши жалобы вот такие, значит, у вас нет проблем»

– Вы лично тоже посещаете колонии?

– Конечно. И муфтий Камиль хазрат Самигуллин посещает вместе с нами.

Я и как член Общественной наблюдательной комиссии РТ, и как член Общественного совета ФСИН России, имею право и должен участвовать в контроле за условиями содержания заключенных. В Татарстане, еще раз хочу сказать, ситуация не критичная и вполне рабочая. Когда мы заходим, видно, что люди нас ждут, они рады, задают вопросы. То есть все проходит во вполне дружелюбной обстановке.

Но мы работаем не только на территории Татарстана. Мне приходят письма от родственников заключенных и от самих заключенных, отбывающих срок в других регионах. Тогда мы обращаемся в соседние региональные УФСИН – Мордовии, Свердловской области. Сейчас у нас налаживаются отношения с УФСИН по Башкортостану. Их делегация приезжала к нам буквально на прошлой неделе, мы рассказали о специфике нашей работы, взаимодействии с ФСИН.

– Заключенные жалуются вам на что-нибудь?

– Да. И непосредственно в камерах, и письма от них приходят. Вы знаете, именно в Татарстане заключенные поняли, что здесь хорошо работают правозащитники и всегда можно пожаловаться. Поэтому уровень этих жалоб уже не сравнить с тем, что было десятилетия назад.

– Какие это жалобы, например?

– Как-то заключенный пожаловался на то, что «в мусульманской республике» ему не выдают намазлык и тасбих (четки, – прим. Т-и). По правилам внутреннего распорядка намазлык им действительно не положен, но им дают чистое полотенце. По религии на чистом полотенце вполне можно совершать намаз.

Я говорю ему: «Слушай, а за что ты сидишь? За убийство? В исламском государстве тебе бы отрубили голову. А вот ему, сидящему за грабеж, отрубили бы руку. Здесь для тебя созданы вполне щадящие условия, и ты еще какие-то капризы мне рассказываешь. У тебя есть полотенце и пальцы [вместо четок] – пользуйся. Если ваши жалобы вот такие, значит, на самом деле у вас нет никаких проблем».

Раньше были жалобы на какие-то жесткие ограничения или, не дай Бог, физическое воздействие со стороны сотрудников. Такие жалобы, безусловно, обоснованы. А сейчас их уровень совсем другой.

«Имамы знают все уловки заключенных – как они могут прощупывать или вводить в состояние прелести»

– Говорят, на зоне работают и незрячие имамы?

– Да, у нас есть такой имам – Фанис. Его еще называют «Лев».

– Почему?

– Потому что он сильный духом.

– А как заключенные относятся к таким не совсем привычным имамам?

– Их там очень любят. Фанис сам по себе большой пример, а им нужны примеры для поддержания духа. У нас есть еще Лилия Тимергалеева, которая передвигается в коляске. Как-то мы с ней пришли в центр для алко- и наркозависимых. И когда она сказала им: «Вы, здоровые парни и девушки, совсем не цените то, что у вас есть. А я бы все отдала, чтобы взять и пробежаться сейчас по траве», – это тоже был большой вагаз и большой пример.

Когда человек находится в заключении, у него обострены все чувства, он впитывает все как губка, при этом любую информацию воспринимает более вдумчиво. Так что заключенные более серьезно относятся ко всем этим вещам.

– А СИЗО имамы посещают?

– Да. Во-первых, в СИЗО есть хозотряды из числа заключенных, работающие на кухне и в других подобных местах. Они, естественно, живут отдельно от подследственных, и имамы к ним заходят.

А те, кто находится под следствием и хочет увидеть имама, могут подать в администрацию письменный запрос, и имам придет к ним в камеру.

– Готовясь к нашему разговору, увидел фотографию круглого стола по теме работы имамов в колониях. Там в кадре более 20 мужчин и ни одной женщины. Но заключенные в женских колониях тоже, наверное, могут нуждаться в религиозной помощи?

– В Татарстане нет женских колоний. Женщины из Татарстана содержатся в колонии в Козловке, это Чувашия. Но мы ездим и туда, тоже их отслеживаем.

– Есть какие-то особенности работы с женским контингентом?

– Ну, разве что связанные с гендерными различиями. Там более, скажем так, женские условия содержания. Например, «промка» (рабочая территория, – прим. Т-и) на таких зонах в основном швейная.

– В козловской колонии тоже есть мечеть?

– Нет, но там есть молельная комната, где они могут читать намаз.

– Имамы, направляемые в колонии, проходят какую-то специальную подготовку?

– Конечно! Во-первых, они проходят серьезную проверку правоохранительных органов на предмет связей с криминальным миром. Во-вторых, мы смотрим их образование, проводим аттестацию. Они проходили 72-часовое обучение в КФУ, здесь были специалисты из Рязанской академии ФСИН, они рассказали о специфике работы со спецконтингентом. И к ним в Рязань имамы ездили для подготовки к этой работе.

Наши имамы знают все уловки заключенных – как именно они могут прощупывать, вводить в состояние прелести и так далее, все эти психологические моменты изучаются. Поэтому заключенные быстро понимают, что человек пришел к ним с хорошими намерениями, и начинается спокойная полноценная работа.

«На действующем варианте 1000-рублевой банкноты есть символы православия, но мы очень спокойно это воспринимаем»

– Не могу не спросить ваше мнение по текущим информационным поводам. Во-первых, о событиях в секторе Газа и вокруг него.

– Конечно, эти события отзывается огромной болью в наших сердцах. 70 процентов тех, кто попал под бомбежки, – дети и женщины, это же просто невозможно. Это очень тяжело воспринимать. Если ваш противник какая-то террористическая группировка, то с ней и сражайтесь, при чем тут мирное население.

Мы возносим молитвы к Аллаху, чтобы он облегчил участь этих людей. Я не говорю о том, кто здесь прав, кто виноват, я говорю о том, что то, что мы видим там глазами очевидцев, – это очень страшно. Любая война должна иметь какие-то рамки.

– И история с новой тысячерублевой банкнотой. Случилось некое бурление в соцсетях из-за того, что кто-то увидел на купюре полумесяц и не увидел крест. Государство у нас отделено от религии – так, может быть, просто не стоило размещать там изображения, связанные с религиозными символами?

– Башню Сююмбике нельзя назвать религиозным символом. Она связана не с религией, а с историей татар, и я думаю, разместили ее там именно поэтому. Там ведь не поставили мечеть «Кул Шариф». Там просто символ татар, а на нем есть полумесяц. Башня Сююмбике – это дань памяти, дань нашей истории. То есть, разместив башню Сююмбике на банкноте, российское государство (правительство, Центробанк – не знаю, кто именно) дало понять, что уважает историю татар. Продемонстрировало, что да, в нашей общей истории были разные моменты, но сейчас государство относится к этому с уважением и с памятью татар считаются.

Лично я только так это воспринял и не увидел там никакого религиозного символа. На действующем варианте 1000-рублевой банкноты, например, есть символы православия, но мы же очень спокойно все эти годы их воспринимали. И сейчас так воспринимаем, не кричим – а почему там православные символы?! Мы понимаем, что живем в одной стране и нам нечего делить.