Нафигулла Аширов: «Я сибирский татарин, но в первую очередь я татарин!»

«Мы, татары, можем быть едиными в своем разнообразии – и это наше богатство», – говорит председатель Духовного управления мусульман Азиатской части России муфтий Нафигулла Аширов. В интервью «Миллиард.татар», говоря о себе, он заявляет, что, несмотря на свое происхождение из сибирских татар, идентифицирует себя в первую очередь как татарин и мусульманин. И такие этнические конструкции, как «сыбыр», муфтий не приемлет. А попытками раздробить татарскую нацию на мелкие этнические группы, по мнению шейха, занимаются представители интеллигенции, которые оказались не востребованы в других областях жизни. 

«Я сибирский татарин, но в первую очередь я татарин»

– Нафигулла хазрат, расскажите для начала, как перенесли коронавирус.

– Как и все, наверное. Поначалу мы дома болели, думали, простуда. А потом, когда состояние стало тяжелым, вызвали врача, они сделали тест, сразу же увезли в больницу и начали лечение. В больнице стало хуже, перевели в реанимацию: там уже подправили, перевели в палату. Поражение легких – 75%. По милости Аллаха, а затем благодаря молитвам братьев со всех концов света (многие звонили из-за границы) все благополучно закончилось. Но, конечно, остаточные явления сохраняются. Наверное, полгода-год, как говорят врачи, еще будет.

Но самое главное, Аллах поставил на ноги, дал возможность и дальше работать, быть с семьей, с внуками.

– Вы в соцсетях довольно жестко высказались по поводу идентичности «сыбыр» в отношении сибирских татар. Сибирские и волго-уральские татары – это один народ?

– Категоричного ответа не может быть. После распада Золотой Орды части татарской нации достаточно долго развивались в отрыве друг от друга. В любом случае сегодня татарская нация – действительно нация, которая имела свое государство. Хотя сегодня претензии на Золотую Орду звучат со всех сторон, но несомненно, что Золотая Орда в своей основе была татарским государством – это признается историческим сообществом, также об этом говорит российская история. 

В результате распада этого государства образовалось несколько ханств, в том числе Крымское, Астраханское, Казанское и Сибирское. Всю последующую историю они считались татарскими государственными образованиями. Но длительное раздельное существование – во время ханств, царского и советского периода – эти компоненты единой татарской нации частично были утеряны. Татары, как и многие другие народы, имеют свои диалекты, говоры. Но вместе с тем, что у нас есть некоторые различия, во всем мире нас знают как татар. И мы вошли в историю именно как татары, у нас мощная, великая история, которую мы помним и чтим. 

Сейчас очень много сил, которые хотели бы поставить точку над этой историей, разделив татарскую нацию на множество племен и народов, используя наличие у нашего народа различных диалектов.

И сейчас идет разделение не только на сибирских, казанских и прочих татар. Даже сибирским татарам сегодня внедряют, что якобы тобольские татары отличаются от тарских, заболотских, кузнецких и прочих татар.

Бесспорно, язык сибирских татар в какой-то мере отличается от разговорного казанского, а тот – от языка астраханских татар. Но вместе с тем, когда мы учились в бухарском медресе «Мир-Араб» в 1980-х годах, у нас были и сибирские татары, и татары из Казани, Нижнего Поволжья, астраханские. Клянусь Аллахом, я никогда не слышал, чтобы кто-то себя идентифицировал иначе как татары. Назымбек хазрат (Ильясов – муфтий Астраханской области в 1992–2016 годах. – Ред.), Камиль хазрат – все они из Астрахани, считали себя татарами. Мы говорили на одном языке, ни у кого не было, что кто-то из нас считал себя другой этнической группой.

Эти вопросы почему-то возникают в последнее время. Я боюсь, что это долгосрочная программа, рассчитанная не только на перепись населения. Многие, к сожалению, поддались этому. Но должен сказать, что первенство здесь принадлежит татарам из Татарстана: еще в конце 1980-х они начали проводить агитацию, что они якобы не татары, а булгары. Знаю людей, которые в паспорт вписывали национальность «булгар». В то время среди сибирских татар никаких таких движений не было. Мы говорили: даже если казанские татары откажутся от наименования «татар», у сибирских татар нет другого самоназвания, кроме как «татар». Мы себя не называем сибирскими татарами. Мы спрашиваем: «Син татармы?» – «Татар». 

В последнее время эта нехорошая тенденция по разделению идет не только в Сибири, но и в Астраханской области. Мы уже слышим, что часть татар – это уже не татары, а ногайцы. Проводили один памятный вечер в честь покойного религиозного деятеля, и даже в отношении его нет единого мнения, кем он являлся – татарином или ногайцем, хотя для нас, мусульман, это не должно являться причиной доя раздора! Я знаю, что когда он был живой, учился и трудился на ниве ислама, у него, наверное, не возникало такого вопроса. А сейчас, к сожалению, такое брожение идет и между татарами и башкирами, и внутри самой татарской нации. Все это приведет к тому, что татарская нация останется малочисленной, которая не будет играть никакой роли в Российской Федерации как участника построения этого государства, как наследницы Золотой Орды. Нужно эти прения, которые разделяют, разобщают наш народ, прекращать.

Да, я сибирский татарин, но все равно в первую очередь я татарин и в национальном плане для меня это главное! Я еду в Казань – и там чувствую себя татарином. Еду в татарские деревни Астраханской области – и там чувствую себя татарином. Я, к сожалению, не был в Крыму, но я был в Румынии: местное мусульманское население там татары, да, они крымские татары. Они нас пригласили в гости. Я не видел отличий между нашими татарами и ними. Хотя крымские татары всегда стояли немного особняком. Везде я чувствую себя как среди татар. Зачем сейчас эту общность отторгать и создавать малочисленные анклавы, разбивать единый народ? Мы можем быть едиными в своем разнообразии, и это наше богатство! Смотрите на арабов и арабские страны. При том, что в каждой стране есть свой диалект, даже порой трудно понимаемый, но все равно они идентифицируют себя как единая арабская нация. А мы делимся и не понимаем, что это приведет к размыванию нашей общей татарской идентичности.

Теперь уже и волжских татар делят. Для меня казанский и мишарский диалекты неразличимы.

Кстати, в Сибири коренные татары тех татар, которые говорят на волжском диалекте, называют «мишәрләр» или «казанлы». Мы даже башкир и волжских татар практически не отличали по разговору.

– Упомянув Астрахань и ногайские поползновения, вы имели в виду Ильдара Даирова?

– Я говорю в целом о проблеме, о нездоровой тенденции, неважно, от кого она исходит. Не думаю, что Ильдар Даиров лично провоцирует это. Он может быть участником этого процесса. Я думаю, что это может быть некая программа. Но такие тенденции наблюдаются в разных точках и начаты одновременно – можно подумать, что это все имеет какой-то источник.

«Заявлять о казанском диалекте как об иностранном – абсурд»

– Откуда идет это дирижирование? Или спрошу так: кто стоит за попытками дробления татар?

– Возьмите в самом Татарстане. Я знаю крещеных татар в Татарстане: все деревенские ребята мне говорят: «Мин татар». И ни один не сказал: «Мин кряшен». Точно так же и сибирские татары будут смеяться, если им скажешь, что они какие-нибудь «себер» или «сыбыр». Все это, может быть, навязывается некоторой прослойкой так называемой национальной интеллигенции, которые этим самым хотят обрести какую-то известность и найти свое место в обществе в качестве национальных лидеров для той или иной группы.

– В интернете эти «сыбырлар» довольно активно себя ведут. И заявляют, что они не татары.

– Всегда есть какая-то небольшая группа активных людей среди пассивного большинства. И они создают этот интернет-шум. А если пройдешься по татарским селам Сибири и спросишь, кто они, они даже обидятся, что сомневаешься в том, что они татары. В любом случае, эти инициативы не охватят большинство народа. Может быть, благодаря этой пассивности они так и будут продолжать себя считать татарами, а не кем-то иным.

Что касается борьбы за языковую идентичность, может быть, лет через пятьдесят вообще потеряется смысл говорить о языке. Об этом надо думать, а не о том, чтобы отгородиться в отдельной комнатке, закрыть дверь и через щель кричать: «Я – не вы, а вы – не мы».

– Сильно ли язык сибирских татар отличается от литературного татарского?

– Отличается, конечно: и строение другое, и окончание. Казанцы говорят «бара» (идет), а мы говорим «параты». В нашем языке нет звонких букв. Казанский «киле» у нас будет «килете». «Петух» у нас будет «курас». У нас есть твердый звук «ҡ», которого нет в казанском.

Кстати, у меня жена выросла во Франции, она говорит, что лионские французы, парижские или марсельские тоже отличаются друг от друга по диалекту: легко можно узнать, кто из какой местности. Сегодня мы должны воздерживаться от того, чтобы на этом строить разделение народа по диалектам, по ним создавать нации и превращать говоры и диалекты единого народа в национальные языки.

Мы должны искать нашу общность, думать о будущем нашего народа.

Те, о ком вы говорите, поют песни на сибирско-татарском языке. А вы послушайте мелодию наших песен – вы не отличите ее от мелодий татар других регионов. Нельзя создать искусственно что-либо, что человек не впитывал с молоком матери. Можно петь песни на своем диалекте, изучать, но заявлять о том, что казанский диалект для нас иностранный, – абсурд. Так могут говорить те, кто совершенно не знает родного языка. 

Такими национальными вопросами нередко занимаются люди, у кого в семьях вообще размыта национальная идентичность, часто в силу смешанных браков. Может быть, получили достаточно высокое для своего окружения образование, и, используя эти знания, они находят для себя какую-то нишу для активной деятельности. Можно прославиться, будучи хорошим врачом, учителем или инженером. Этими вопросами не занимается простой колхозник или рабочий – им не до этого. Этим занимается так называемая интеллигенция, которая не востребована в других областях. Они раскручивают для себя национальную тему, чтоб стать узнаваемыми. А быть хорошим врачом или инженером – слишком обыденно для них. А тут человек в интернете что-то пишет, громко кричит, иногда плывет против течения, все его замечают.

– Казань играет какую-то роль для сибирских татар?

– Я хотел бы воспринимать Татарстан не республикой казанских татар, а точкой притяжения всех татар. Там мы могли бы получать духовную помощь, поддержку в культурном плане. Конечно, всю свою жизнь я считал, что Казань наша. И когда мы приезжаем в Казань, мы просто радуемся, что попали в такую среду, где можем разговаривать по-татарски, изредка слышать татарскую речь, читать надписи на татарском, видеть мечети. В Сибири мы вообще практически не слышим татарскую речь, даже в деревнях уже дети учатся в русских школах. В татарских деревнях даже начальных школ уже нет – из-за того, что нет детей. Не могут из-за двух-трех первоклассников держать целую школу: их просто возят в соседнюю деревню. И летом в деревню съезжаются городские дети – вся молодежь в деревне разговаривает на русском. 

Повторюсь: петь на сибирско-татарском диалекте, говорить на нем и даже изучать его – не преступление. В течение всего этого времени в сибирских школах изучался казанский диалект татарского языка, но он не прижился, на нем никто не стал говорить. Но письма писали на литературном татарском, потому что на сибирском невозможно было писать. Но сейчас даже на татарском никто не пишет письма, потому что и школ татарского языка уже нет.

Мне самому трудно читать татарские книги, а русские я читаю бегло. Например, Камиль хазрат (Самигуллин – муфтий Татарстана. – Ред.) мне присылает на татарском проповеди или книги, я не могу их до конца дочитать, потому что мне приходится на это тратить в два-три раза больше времени, чем на русский текст. Это, конечно, трагедия.

Все эти споры о сибирских татарах, мишарах и других – борьба тех людей, судьба сохранения языков которых, боюсь, предрешена, если так будет продолжаться. Они только приближают конец судьбы языков своими спорами, разделениями.

«Я в свое время вообще не отличал башкир от татар»

– В Башкирии говорят о наличии северо-западного диалекта башкирского языка, который в Казани считают средним диалектом татарского. Хотелось бы узнать ваше мнение об этом.

– Вы, наверное, знаете, что я пять лет работал в Уфе. И в то время было два движения, которые противостояли друг другу. С одной стороны стоял один татарский национальный активист и его соратники, с другой – башкирская организация. Опять же, большинство народа не интересовали ни эта татарская группа, ни это движение. Была малочисленная группа башкирской и татарской интеллигенции: они как два барана бодались между собой, а остальные не обращали на них внимания. И когда возникали какие-то споры, я всегда говорил этим татарам: «Зачем вы поднимаете эти вопросы? У вас есть Татарстан, целая республика. У башкир, кроме Башкортостана, ничего нет. А вы хотите рулить и в Татарстане, и хотите половину Башкортостана оттяпать (не в физическом плане)». Это же братские народы. 

Я в свое время вообще не отличал башкир от татар, может быть, они все на татарском говорили. А когда переехал в Башкирию, то стал обращать внимание на своеобразный говор бурзянских башкир. Башкирский литературный язык и татарский язык меньше отличаются друг от друга, чем язык сибирских татар. Поэтому мы в Бухаре не различали, кто из Башкирии, кто из Поволжья, Астрахани. Слышали, что саратовские немножко тянут слова, будто поют. И башкиры – Ришат хазрат (Рафиков. – Ред.), Рифхат хазрат (его брат), которые, кстати, один в паспорте был записан как татарин, а другой как башкир. Вот какая неразрывная общность у нас. Нурмухамет хазрат (Нигматуллин – муфтий Башкирии с 1992 по 2019 год. – Ред.) – какие-то буквы произносят не так, но для меня слышалось почти как татарский язык, волжский говор. Поэтому мы дободаемся друг с другом, что вообще не придется ни о чем говорить в плане сохранения языков.

Это провоцируют люди, чтоб занять какую-то нишу и проявить себя как лидеры. Те же татарская группа или башкирское движение могли собрать на концерт тысячу человек, а на свои собрания – лишь десятки людей. Зато как они громко кричали – и их голос был слышен везде. Кому-то лучше возглавить какое-то местечковое движение, кричать на весь мир и стать через это узнаваемым. По крайней мере, я такое наблюдаю в Сибири. Хотя могли бы разговаривать по-другому: да, мы единый народ, имеющий свое разнообразие.

Это разнообразие не должно быть поводом для того, чтобы резать по живому.

В исламе умма сравнивается с единым организмом. И если какая-то часть этого тела постигает болезнь, то все тело содрогается от бессонницы, температуры. Ударил себе молотком по пальцу – ты всем телом чувствуешь боль. Сегодня татары, отрезав себе руку, ногу, хотят большую нацию, которая считалась второй по численности в России, превратить в какого-то недееспособного уродца из малочисленных компонентов.

– Мог бы, на ваш взгляд, Абдурашит казый Ибрагимов стать объединяющей фигурой для татар казанских и сибирских?

– Такие люди рождаются очень редко. У них потенциал огромный. Он приехал в Японию, создал мощную татарскую общину, сумел построить мечеть, медресе. Не думаю, что там в Японии собрались одни сибирские татары. Не разделение, а общность татар позволила Абдурашиту казыю Ибрагимову достичь таких успехов в Японии, в Китае (в Харбине). И татарская нация, будучи целостной, сможет прожить еще долгое время, сохраняя свой язык и свою национальную идентичность. Если сейчас мы растащим единое, то пребывание двух третей татар, которые живут за пределами Татарстана в качестве самостоятельной национальной группы, будет под очень большим вопросом.

– Вы сами из какого рода, какой подгруппы сибирских татар?

– Мы в теории знаем, какие деревни относятся к бухарцам, а какие к ясачным татарам. Но эта грань уже давно стерлась. Например, наша деревня относилась к бухарцам. В Тобольске за речкой Абрамовкой есть такой район, который раньше назывался Татарская Бухарская слобода (теперь называется Абрамовский район): здесь жили только татары, там была мечеть (позже превратили в кинотеатр «Ялкын»), татарская библиотека. И эти семь-восемь улиц были заселены татарами.

До самой революции татары Сибири имели разный статус. Допустим, бухарцы не служили в российской армии, не платили ясак, потому что номинально считались подданными бухарского эмира. А местные ясачные татары платили ясак, несли воинскую повинность. Сейчас уже молодежь практически не знает этих особенностей.

Продолжение следует.