«Может, и хорошо, что он не дожил до наших дней»: каким был художник Харис Якупов

О войне

В армии отец провел ровно шесть лет. В январе 1940 года в военный комиссариат Молотовского района Казани пришла группа молодых ребят с просьбой отправить их на фронт. Шла Советско-финская война, а попросившиеся на войну ребята были студентами последнего курса Казанского художественного училища. Их просьбу удовлетворили. Так Харис Якупов оказался в учебно-военном лагере в Кузнецке. Однако война с Финляндией в марте того года закончилась, и отца перевели в город Энгельс, в 148-ю стрелковую дивизию, в которой он пробыл до конца войны.

Демобилизовался он только в январе 1946 года. Последние месяцы, уже после Победы, он провел в немецком городе Бреслау (позже переименованном во Вроцлав). Тогда шла передача этого города из состава Германии в состав Польши. Основной задачей расквартированных там советских воинских частей была защита оставшихся коренных жителей, в основном немецких женщин, стариков и детей, от зверств поляков, стремившихся занять лучшие дома и квартиры.

Чуть позже, на открытии одной из выставок, посвященной Великой Победе, отец сказал, что, несмотря на то что после окончания войны прошло уже несколько десятков лет, он до сих пор чувствует себя профессиональным солдатом. Многие художники-ветераны не любят разговаривать о войне. Для моего отца, напротив, Великая Отечественная и героизм ее солдат служили неисчерпаемыми источниками вдохновения. Событиям тех лет он посвятил несколько крупных тематических картин и три книги, а именно «Фронтовые зарисовки», альбом «Память» и «Мы все стремились к Победе», а также отдельные главы в других изданиях.

Среди его самых капитальных живописных полотен на военную тему можно выделить картины «Перед приговором» (Муса Джалиль), «Фронтовые зарисовки», «Полет на свободу» (о Михаиле Девятаеве), «Наш комбат В. Мысин», «Пулеметчица Мария Щербак», «Была война» и др. Но еще больше впечатляют карандашные рисунки из армейских альбомов, созданные непосредственно на фронте. В галерее «Хазинэ», где они были выставлены, любили собираться 9 мая ветераны войны. К сожалению, на текущий момент их почти не осталось.

Об Украине

В последнее время мне все чаще приходит в голову крамольная мысль: как хорошо, что отец не дожил до наших дней. Он был бы поражен, узнав, что в Праге, где он встретил День Победы 9 мая 1945 года, снесут памятник маршалу Коневу и установят вместо него памятник власовцам в виде фашистской каски, водруженной на танк. Не меньше был бы он шокирован и тем, что освобождение Освенцима, за которое отец получил орден Красной Звезды, польские власти припишут американцам.

Но больше всего его потрясли бы, уверен, события на Украине – территории, на которой он провел большую часть войны и создал немалое количество фронтовых рисунков.

Отец очень трепетно любил Украину. Помню, как он переживал из-за катастрофы в Чернобыле. Ведь в тяжелейших боях за этот город осенью 1943 года погибло немалое количество его армейских друзей. Особенно сильно отец ненавидел бандеровцев, описав их более подробно в книге «Фронтовые зарисовки». И нам, его собственным сыновьям, отец подробно рассказывал об этих бандитах. Так, о бандеровском приветствии «Слава Украине! — Героям слава!» мы, мальчишки, знали тогда, когда президент Украины Петр Порошенко, сделавший его официальным лозунгом страны, еще и не родился.

О делах житейских

Когда мы в 1953 году переехали в трехкомнатную квартиру в центре Казани, отец опешил от ее размеров. Несмотря на то, что это была самая стандартная сталинка. До этого мы жили всемером в небольшой комнате деревянного дома около Азимовской мечети в Татарской слободе. В новом жилье отец поначалу не мог понять: что делать с такой большой площадью? До этого основной критерий меры жилплощади был для него простой: есть крыша над головой или ее нет.

Он сразу оборудовал в самой светлой комнате с эркером мастерскую для творчества. Когда появились на свет мои младшие братья Анвар и Айдар, мастерская эта стала служить одновременно и детской комнатой. Конечно, малыши в отсутствие отца «помогали» ему – брали кисти и «поправляли» картины. Отец придумал оригинальный ход. Он повесил на стену «Портрет матери», написанный в 1955 году, и сказал, чтобы мы не трогали его вещи, а нарисованная бабушка будет следить за нами. И действительно, в каком бы углу комнаты мы ни оказывались, ее внимательный взгляд смотрел прямо на нас.

Отец был равнодушен к комфорту, он предпочитал ему добротность. Для квартиры он заказал антресоли из хорошего дерева, сам тщательно выбирал паркет для пола, внимательно просматривая каждую дощечку. Когда спустя много лет мы строили свою дачу, отец сам сделал ее проект, подбирал материалы. Дом получился на редкость добротный и удобный.

Меня всегда поражала его неприхотливость. Писать многочисленные тексты он предпочитал не на письменном столе, а на подоконнике. Именно на нем отец написал семь книг, множество статей и сделал огромное количество графических листов. Его мастерская в Доме художника была настолько заставлена работами, что свободного места оставалось примерно полтора квадратных метра. Я за свою жизнь побывал в очень многих мастерских и студиях, но большей тесноты не встречал. Свой большой живописный триптих «Верь, взойдет заря!», посвященный распаду Советского Союза, отец вообще написал на чердаке нашей дачи, а потом по частям перевез в город.

Когда-то в молодости они с Лотфуллой Фаттаховым написали знаменитую картину «Подписание декрета об образовании Татарской АССР» в подвале театра имени Качалова, периодически передвигая полотно, так как свет падал из единственного маленького окошечка. И получили за нее высшую в стране Сталинскую премию.

Из всех бытовых вещей отец люто ненавидел телевизор. И называл его «врагом народа» и пожирателем времени. У нас в квартире телевизор появился только в середине 70-х годов, когда он был уже у всех поголовно, включая даже самые бедные семьи.

Отец был идеальным семьянином и отцом. Однако методы воспитания применял иногда весьма своеобразные. Когда я был еще подростком и только начал заниматься масляной живописью, он обнаружил у меня засохшую кисточку. Тогда, взяв мою ладонь, он несколько раз ткнул в нее этой кистью. Да так, что я заорал от боли. С тех пор я всю жизнь содержу художественные инструменты в идеальном порядке.

Отец очень трепетно относился к самым различным живым существам. Однажды, когда он был уже в преклонном возрасте, а мама уехала на дачу, я навестил его, чтобы приготовить обед. По кухне летала муха, и я свернул газету, чтобы прихлопнуть ее. Но тут зашел отец и схватил меня за руку. И рассказал, что здесь живут две мухи, которых он знает давно и хорошо их изучил. Одна из них очень нервная. «Наверное, у нее в жизни что-то не ладится», – предположил он. А другая, наоборот, очень спокойная. В этот момент она села на край стола, и отец аккуратно пальцем погладил ее по спинке.

О национальном своеобразии искусства

Отец с огромным интересом относился к творчеству национальных художников, особенно из союзных и автономных республик СССР. Также его связывала и личная дружба с блестящими самобытными мастерами Иззатом Клычевым (Туркмения), Чингизом Ахмаровым (Узбекистан), Афанасием Осиповым (Якутия) и другими.

В бытность свою председателем Союза художников Татарии, Харис Якупов в конце 60-х годов организовал персональную выставку И. Н. Клычева в Казани. Приезжал тогда и сам Иззат Назарович, останавливался у нас дома на Кольце и отдыхал на нашей раскладушке. Этой экспозицией отец хотел встряхнуть казанских художников, показать им пример того, как надо работать в национальной республике. Правда, на наших живописцев эта выставка почти не повлияла.

Отец очень тепло встретил творчество вернувшегося в 1968 году Ильдара Зарипова, окончившего Суриковский институт. В 1971 году в Москве, в выставочном зале «Манеж», прошла выставка художников автономных республик РСФСР. Перед ее открытием отец послал меня в ближайший магазин канцтоваров на Калининском проспекте, попросив приобрести цветные карандаши «Живопись», а затем отреставрировать ими проплешины, образовавшиеся после осыпания краски на картине И. Зарипова «Дома».

Когда экспозицию осматривала комиссия Союза художников РСФСР, отец на вопрос о том, какую из работ татарских художников он бы особо отметил, не раздумывая указал на картину Ильдара. Вскоре она была приобретена Русским музеем.

Часто национальная самобытность вырабатывается за счет примитивизации и упрощения художественного языка. Этого отец не признавал. Сам он был убежденным реалистом и к каждой картине писал множество этюдов с натуры. Кстати, очень «французским национальным художником» он называл Ренуара, так же как Боттичелли был для него очень «итальянским».

Отец считал, что отказ от основ художественного профессионализма ведет к скатыванию в примитивную самодеятельность. Интересно, что, будучи уже народным художником СССР, он влюбился во французского художника-постимпрессиониста Пьера Боннара. Он накупил альбомов этого блестящего колориста и называл его «очень татарским» художником.

Однажды я застал отца слушающим радио. Это было в 70-х годах. Он сидел рядом с радиолой «Урал», опершись о нее лбом и закрыв глаза. Пел Ильгам Шакиров в сопровождении ансамбля «Идель». Эта татарская бит-группа очень подражала знаменитым «Битлз». Когда концерт закончился, отец сказал: «Вот так надо писать картины – очень национально и современным языком».

О руководстве Союзом художников

В советский период роль этого Союза была неизмеримо выше, чем в нынешнее время. Отец был рекордсменом страны по срокам руководства местной художественной организацией — он возглавлял ее четверть века.

В те годы наш Союз занимался не только творческими вопросами и организацией выставок, но и созданием материальной базы для труда художников. Большим подспорьем в этом нелегком деле для председателя служат его авторитет и личные знакомства.

Так, знакомство с архитектором Искандером Валеевым обернулось тем, что художникам в 1952 году был передан этаж здания на улице Дзержинского, 27. Там разместились салон-магазин, выставочный зал, правление Союза художников и мастерские скульпторов. До этого периода своего помещения у мастеров кисти не было.

В 1957 году, после очень успешного участия художников в Декаде татарской литературы и искусства в Москве, нашему Союзу было выделено крупное материальное вознаграждение. Харис Якупов, возглавляющий правление Союза, решил на эти средства построить Дом художника, с мастерскими, выставочным залом, с помещениями для Союза художников и худфонда. Вскоре эта стройка на Большой Красной была заморожена. Началась холодная война, и Политбюро запретило все гражданское строительство в стране. Тогда отец, будучи членом партии, поехал в Москву в ЦК КПСС, и ему в виде исключения разрешили закончить строительство Дома художника. Он был сдан в 1962 году и по сей день благополучно служит нам.

В начале 1964 года у Хариса Якупова возник план — создать на базе картинной галереи краеведческого музея ТАССР полноценный музей изобразительных искусств. Как раз в это время из здания бывшего особняка генерал-губернатора Сандецкого выселили Республиканский противотуберкулезный диспансер. Освободившееся здание по местоположению идеально подходило для будущего музея. Для того чтобы заполучить этот особняк, отец пригласил из Москвы «ударную силу» — президента Академии художеств СССР Владимира Серова, выдающегося скульптора Евгения Вучетича и народного художника СССР Якова Ромаса. На следующий же день вся делегация направилась к первому секретарю обкома партии Фикряту Табееву, и в течение часа вопрос о передаче здания художникам был решен. Но предстояла еще очень долгая работа по дезинфекции и реставрации этого великолепного строения. И только в 1967 году после ремонта в нем открылся Государственный музей изобразительных искусств ТАССР.

При непосредственном участии отца было построено еще немало объектов художественной инфраструктуры в Казани и других регионах Татарстана. Особенно стоит выделить, наверное, Выставочный зал Союза художников на улице К. Маркса. В 1980 году в Казани была запланирована региональная выставка «Большая Волга», но подходящего для нее здания не было. Отец пробил и это строительство. А также прекрасное место рядом с Музеем ИЗО и Домом художника. Первоначально городские власти выделили для его строительства площадку у входа в парк культуры им. Горького, там, где теннисные корты. Но все же зал был построен на нынешнем месте, и в марте 1980 года, при огромном скоплении народа, в нем открылась выставка «Большая Волга».

В 2018 году зал был отремонтирован и переименован в Галерею современного искусства. На ее открытии было сказано много хвалебных слов, но ни разу не было упомянуто имя создателя зала – Хариса Якупова…

О делах депутатских

Помимо руководства Союзом художников Татарии у отца было еще достаточное количество общественных нагрузок. Он был секретарем Союза художников РСФСР, членом правления СХ СССР, входил в разные выставочные комитеты, долгие годы был председателем выставкома «Большая Волга». Входил в комитет по Государственным премиям России. Сколько я его помню, он почти постоянно был депутатом самых разных уровней и даже входил в президиум Верховного Совета ТАССР. С 1971 по 1974 год был депутатом Верховного Совета СССР. Аккуратно проводил встречи с избирателями в поселке Дербышки, откуда был избран.

В конце концов, он разочаровался в своем депутатстве, назвав эти годы впустую потраченным временем. За все это время ему удалось помочь лишь одинокой женщине с двумя детьми — переселиться из старого барака в однокомнатную квартиру, которую он выбил в Дербышках. Рассказывал, что в Верховном Совете СССР было много «декоративных» депутатов из союзных республик, в основном передовых тружеников села, которые почти не понимали по-русски и занимались на заседаниях вязанием на спицах, чтением и т. п.

О художественных пристрастиях

Для меня всегда было пыткой посещать вместе с отцом художественные выставки. Просмотр любой экспозиции, даже той, которую можно обежать за двадцать минут, занимал у него три-четыре часа. Причем неважно, знаменитый ли это мастер или самодеятельный художник из сельской глубинки. Видимо, даже то, что человек берет кисть и прикасается ею к холсту, вызывало у него какой-то священный трепет. Только однажды, после просмотра персональной выставки одного очень модного художника, он сказал, что в подобном творчестве нет абсолютно ничего. Ноль.

Чтобы понять художественные предпочтения Хариса Якупова, достаточно посмотреть на его огромную библиотеку, которая почти исключительно состоит из книг и альбомов по искусству. Отец считал, что беллетристику можно взять в библиотеке. Собрание книг отца с годами прибавлялось. Поначалу в нем были в основном старые русские мастера и советские художники. Потом добавилось искусство Западной Европы. А в последние годы он отдавал предпочтение постимпрессионистам – Ренуару, Гогену, Ван Гогу и др. Очень любил живопись Матисса.

К авангарду и абстрактному искусству отец относился весьма своеобразно. В 1967 году, после посещения биеннале в Венеции, он написал большую картину «Раздумье. Живые и мертвые», повествующую об огромном разрыве между современным западным искусством и простыми людьми. Однако посмотрите с какой любовью написаны формалистические скульптуры на полотне, в основном это работы Генри Мура. Я хорошо помню, как отец искал грунтовую подкладку для изображения этих экспонатов на своей картине, попробовав гранитную крошку, речной песок и даже древесные опилки. А еще у меня в мастерской висела репродукция абстрактной работы Николая Фешина «Движущийся монстр», написанной в США. Каждый раз, приходя ко мне, отец подолгу разглядывал ее и восхищенно цокал языком.

О моем отце придумано много небылиц и сплетен. Самая популярная из них это то, что он был диктатором в искусстве и всячески пресекал любые попытки отойти от социалистического реализма. Это абсолютнейшая ложь. Чтобы понять это, достаточно посмотреть на работы его многочисленных учеников, которые сегодня являются ведущими художниками Татарстана и городов России.

О творческом наследии Хариса Якупова

Работы отца разбросаны в разных музеях России и за рубежом. Однако главной целью его жизни было собрать все свое творчество в одном месте, а именно в Казани. Даже в своих договорах, которые он заключал с Союзами художников СССР и России, он непременно указывал условие, что картина должна быть передана в Казань. В начале 2000-х ему было предложено создать персональную галерею. Эту идею одобрил Президент РТ Минтимер Шаймиев. А архитектор Светлана Мамлеева (автор здания Театра кукол) сделала великолепный проект (галерея должна была разместиться на месте нынешнего «Дома Аксенова»).

Против этой затеи был только один человек – сам художник Харис Якупов. Он посчитал, что это будет слишком накладно. Ведь нужно строить новое здание, нанимать и содержать персонал. Решили разместить экспозицию в галерее «Хазинэ». Ее открытие состоялось в августе 2005 года. Присутствовали М. Шаймиев, губернатор Санкт-Петербурга В. Матвиенко, директор Эрмитажа М. Пиотровский и другие. Галерея состояла из шести залов. Но с приходом к руководству ИЗОмузеем новых людей, количество этих залов сократилось до… одного. Некоторые залы освободили для экспозиций других художников, у которых, кстати, уже есть свои персональные галереи-музеи в Казани.

С того момента, как ушел из жизни мой отец, прошло уже достаточное количество лет. Все эти годы я разбираю огромный архив, оставленный им. Это зарисовки, рукописи статей, рассказов и даже сказок, фотографии с пометками, его письма и письма друзей, альбомы, протоколы заседаний Союза художников и многое-многое другое. И всегда удивляюсь тому, как отцу удавалось сохранить в памяти гигантский объем информации в те времена, когда не было ни интернета, ни других средств электронной информации.