Лев Васильев: «Пять первых “КАМАЗов” мы отправили в Москву к Кремлевской стене»

Любовь к автомобилям

Лев Борисович, вся ваша жизнь связана с автомобилями. Когда родилась любовь к ним?

В раннем детстве. По существу, автомобилистом стал еще сидя на горшке. Мой отец был шофером. Тогда импортные автомобили приходили в небольшом количестве. И, как правило, к ним прилагались технические данные. Тормозная система, рулевое управление, двигатель, питание бензиновое… – все это я в себя впитывал с малых лет. А с десяти лет посещал автомобильную секцию в Доме пионеров.

Чему там научились?

Руководил секцией очень умный человек, он нам рассказывал все, что делается в мире. Мы изучали американские журналы, посвященные автомобильной технике. Например, вычитали информацию о скутере, который сейчас называют мотороллером. Мы собрали его, сделали на хвостовых баллонах самолета У-2. Ездили на скутере по Большевистскому переулку, выходившему к Дому пионеров, и люди удивлялись нашей машине. Мы же пацаны – нам 10-11 лет, а мы уже за рулем. Еще ездили на мотоциклах «Звезда». Также у нас были небольшие одноцилиндровые автомобильчики, без стартера, не помню, какой завод их делал. Они были двухместные.  

Занимаясь в секции, мне даже доверили проехать по Красной площади. Когда кончилась Финская война, на главной площади страны организовали театрализованное представление, посвященное этому событию. Участвовали военные с автоматами и винтовками. А нас, двух парней, поставили к Лобному месту, имитировав наши машины с фанерными корпусами под броневики. Мы должны были проехать мимо Кремля. Когда поступила команда выезжать, у второго парня заглох двигатель. Я был вынужден ехать один. Проехал мимо трибуны Мавзолея, спустился на набережную. Интересно было.

Чем кроме машин вы еще интересовались в детстве?

Летом родители снимали комнату с террасой на станции «Белые столбы». Прекрасное место, правда, близко от железной дороги. Вставал в пять утра, с удочкой шел на речку. Сидишь на берегу, солнце только встает, от воды поднимается пар. Такая благодать. Пескари, плотвичка попадаются. Я такой довольный приносил их домой.

Где вы начали свой трудовой путь?

В начале войны отец нас с матерью отправил на ее родину – в Ульяновск. Мой дядя работал там инструктором ЦК, курировал речной флот. Меня, 16-летнего, взяли на автобазу флота грузчиком. Представьте: зима, Волга, 40 градусов мороза, с двух сторон открытое поле, ветер. Мы выбивали бревна из замороженного плота, чтобы как-то обеспечить население дровами. Бревно достаешь, а оно не пилится – дерево просочилось водой и превратилось в лед. Водители без бутылки водки не приезжали, и не потому, что хотели выпить, а просто надо было согреться.

До войны по совету отца я учился в техникуме на автомеханическом факультете. Поэтому вскоре мне предложили работать на автобазе речного флота шофером, не зная, что мне всего шестнадцать. Прав еще не было. Пошел получать. Мне говорят: «Давай паспорт». «Ребята, я паспорт дома забыл, но номер записан на бумаге», – схитрил я. Приняли за чистую монету. Так я и получил права на два года раньше разрешенного возраста. Сначала работал на полуторке, потом меня перевели на легковую машину.

В 1941 году даже успел поработать на тракторе и комбайне в Тульской области в совхозе «Архангельский» на уборке урожая. Больше некому было – всех забрали в армию. Это был птицесовхоз, за трудодни нам выдали по шесть индюшек и корзину яиц.

«От верной смерти меня разделяли два сантиметра…»

 В каком году вы попали на фронт?

В армию меня призвали в феврале 1943 года. Направили в общевойсковое училище в Филях. Там пробыл месяцев шесть. Затем в связи со сложной обстановкой на фронте добровольцев, в том числе и меня, отправили в Тульскую область. Туда из Грузии перебросили Телавское пехотное училище. Пробыл там месяц. Кормили плохо, в оцинкованных мисках плавало 4-5 каких-то зерен. А через дорогу росло поле лука. Мы надерем его и – в эту миску. И, вы знаете, с луком так здорово было! Оттуда летом перебросили в запасной полк в Ижевск. Месяца через полтора нас собрали на площади. Выступил бригадный командир. «Дети мои… – обратился он к нам. – Мы надеемся на вас. Дай вам бог здоровья, удачи. Мы вас направляем на Южный фронт». Нас загрузили в товарные вагоны, выдали котелок и сухой паек – концентрат сухой гречневой каши, 5 кусков сахара. Поехали.

Под Ворошиловградом поезд остановили. Нас встретил командир, посадил на пригорке. А над нами летят снаряды и где-то вдали разрываются, их видно даже! Немец молотил как положено.

Получается, что на войне вы расстались с машинами?

Куда же я без них? Когда нас построили в шеренгу, я привлек внимание командира своим высоким ростом. Узнав, что я шофер, он направил меня водителем «Виллиса» к начальнику оперативного отдела. Но водил не долго, месяца полтора. Командира серьезно ранило, и мне дали в руки автомат, винтовку, две гранаты противотанковые. Из-за пыли по колено, с автоматами нам было тяжело, мы их откладывали и брали трехлинейку. Она надежнее. Однажды наблюдали в окопах, как вернулся первый эшелон с боя. У одних ребят руки побитые, у других лица изранены. Картина тяжелая. А наш эшелон второй. Значит, скоро нас туда отправят.

На помощь к нам пришел штрафной батальон. Там ребята отчаянные воевали, им уже все равно было, где и кто их расстреляет. Как-то мы залегли в трехстах метрах от немецкого окопа. Вдруг один наш парень приподнялся на колено, чтобы выстрелить. Не успел прицелиться – всё, готов. «Буду лежать целиться», – решил я. Когда стемнело, смотрю, выполз один немец на бруствер (прим.: земляная насыпь), играет на губной гармошке. Я хорошо прицелился, затвор перевел, выстрелил. Он заорал: «О, Мари, о Мари!»

Как вы получили ранение?

– Когда от нашей роты осталось 20 человек, нас отозвали на переформирование. Мы вчетвером шли через деревню, которую молотили – бревна летели во все стороны. И один снаряд угодил с левой стороны от нас, всех уложило. От верной смерти меня разделяли два сантиметра. Я получил ранения, с которыми не выживают. Осколок вошел в одном сантиметре от позвоночника, выбив четыре ребра, не задев печень и легкое. Пробило череп.

Из рассечённого предплечья кровь бьет фонтаном. Хорошо, что был в сознании, – ремнем затянул руку. Бежавших мимо лейтенантов я попросил меня пристрелить, чувствовал, что не жилец. Они этого не сделали, но забрали все документы и отправили по адресу матери, написав, что меня увезли на грузовике.

Слава богу, ранило у дороги. Из проезжавшего ЗИС-5 выскочил майор. Осмотрев всех, он понял, что, кроме меня, в живых нет никого. Забросив в кузов, меня привезли в полевой госпиталь. Там работали серьезные люди, но очень молодые. Девчатам по 19-20 лет. Удивительно, с каким знанием дела они работали.

Долго восстанавливались?

Через неделю на пароходе меня с другими ранеными отправили по Волге в госпиталь города Энгельс. Под него переоборудовали школу. Увидев мой рентген, врачи удивленно спросили: «В вас попала пуля от противотанкового ружья?» Один осколок до сих пор в моей голове.  

Операцию мне делала двухметровая немка, которая брала раненых на руки и клала на операционный стол, собранный из четырех школьных парт. Работая уже на КамАЗе, я съездил в эту школу.

Лечился там долго. Моя «кока», раньше мы так называли крестных, прислала мне 50 рублей! Я просил ребят покупать мне морковь и арбузы. Ах какая была морковь! До сих пор вспоминаю.

Когда мне стало лучше, на санитарном поезде меня отправили в Москву. Забравшись кое-как в забитый вагон, я нашел свободное место только на полу, напротив комнаты проводника. Лег, стоять не было сил. Народ тогда другой был, порядочнее. Мне уступила свое место молодая женщина со словами: «Милый, что же ты тут делаешь?»

В Москве я продолжил лечение в Бауманской больнице, переоборудованной в госпиталь. Там меня окончательно поставили на ноги, после лечения дали шесть месяцев отпуска. Но я не стал так долго дома сидеть, устроился в речной флот водителем.

От приемщика автомобилей до директора завода

На какой машине вы работали на речном флоте?

На автомобиле ЗИС-101. Мы не успевали на них свечи менять, плохие были машины. Потом перевелся работать в Госснаб СССР на новых «Победах». Несколько раз в конце рабочего дня отвозил домой начальника приема автомобилей. Очень порядочный мужик, еврей. И он мне как-то говорит: «Ты почему за рулем сидишь? Не хочешь на завод пойти работать?» Оставил мне свой номер телефона: «Как надумаешь, позвони». И я решился. Он меня направил на КИМ – завод «Коммунистический интернационал молодежи», потом его переименовали в АЗЛК – Автомобильный завод имени Ленинского комсомола, впоследствии получил название «Москвич».

Пришел туда в 22 года. Меня взяли инженером, инспектором по приемке готовых автомобилей. Поработав немножко, стал вносить кой-какие предложения. Они доходили до начальника. Был интересный случай. Я обратил внимание, когда едешь на автомобиле, дорога начинает плыть – волна на стекле. Я предложил обязать завод «Гусь Хрустальный» полировать стекла. Так и сделали. Вопрос был снят.

После этого я стал старшим инженером по приемке – уже наблюдал за тем, как выполняется технология на различных переделах производства автомобилей. Потом меня назначили начальником цеха «КОК» (контрольно-отделочный корпус), где осуществлялась подготовка к сдаче в сбыт готовых автомобилей.

А как же учеба?

Однажды, еще работая на персональной машине, я задремал. Проснулся от чужого взгляда, лето было – окно открыто. Открываю глаза, какой-то пожилой мужичок стоит. «Ну что ты спишь? Я бы на твоем месте не один институт кончил. Ты же ничего не делаешь. Занимайся иди», – сказал он мне. Запала мысль. Думаю, серьезный мужик.

И я поступил в школу рабочей молодежи. Окончил ее с медалью, работая на заводе. А медаль – открытые ворота в институт, без экзаменов. Я выбрал Московский автомеханический институт. Работал и учился.

Как выдержали? Не было желания бросить учебу?

Тяжеловато было, что говорить. Потом в институте раскусили, кто я. Я уже работал начальником сначала второго цеха, потом третьего, где меня назначили начальником сборки автомобилей. Мы собирали 700 автомобилей в сутки. К нам приходили со второго этажа кузова в обойке, их ставили на конвейер и «дособирали». У меня возникли замечания, которые дошли до директора. Он меня вызвал и отдал второй этаж тоже. А на второй этаж приходили кузова с третьего, где их окрашивали. У меня и к ним появились замечания – то оспины, то непрокрас. Начальник снова узнал: «Слушай, забирай и третий этаж». Так я стал начальником всех трех этажей завода.

В 1963 году наш директор Виктор Николаевич Поляков ушел на другую должность, а меня поставили директором.

Сколько вам было лет?

38 лет. На заводе я проработал 16 лет, прошел путь от рядового приемщика автомобилей до директора завода. Успел за это время окончить школу и институт.

Как получилось, что вы являетесь родоначальником Ижевского завода?

Это интересная история. Как-то, когда я работал уже директором, мне звонит министр обороны Дмитрий Федорович Устинов: «Не смог бы ты мне прислать ваш автомобиль? Хочу попробовать, что это такое». На машине я к нему отправил сотрудника-испытателя Володю.

«Москвич» министру понравился: «Машина хорошая, я доволен. Но только глушитель низко висит, цепляется все время за что-то». Оказалось, машину испытывали на танкодроме. Грязи было до крыши! Какой там глушитель?

Устинов мне сказал, что в Ижевске пустует хороший кирпичный корпус, предложил мне организовать там сборку наших автомобилей. Мои ребята за две недели соорудили сборочный конвейер, который установили в Ижевске. Мы поставляли туда автомобили в разобранном виде, как в Болгарию. Так в Ижевске появились наши автомобили.

Машины были нарасхват?

Конечно. Мы делали 100 тысяч машин в год, из них 65% экспортировали в Швецию, Францию, Италию, Норвегию, Финляндию.

Однажды, я еще работал тогда заместителем директора по производству, на завод приехал американец с желанием купить пять тысяч автомобилей. У нас там были кое-какие изъяны с покраской, поэтому мы решили красить машины не электростатикой, а обычным путем – пульверизатором. Сначала мы сделали ему 500 автомобилей. Затем остальные. Забрал их все в Америку!

Мы и в Финляндию много машин поставляли. У нас там был отличный сервисный пункт. Как директор я частенько туда ездил. Как-то приехал президент страны Кекконен с женой. Очень приятный человек. Проехавшись за рулем автомобиля по территории сервиса, он протянул мне руку: «Хороший, я его забираю». Оставив сотрудника разбираться с документами, так на нем и уехал.

В Москве нарасхват были машины. Когда развивался Ижевский завод, авиационный завод города начал делать новые двигатели. Их потом поставляли и в столицу. Так родился автомобиль «Москвич-412». Помню, как на нем поехал на Ленинградский завод резинотехники по срочному вопросу. Вернуться нужно было в тот же день. А это 700 километров! Я говорю водителю: «Юра, жми!» Мы шли со скоростью 130-140 километров. Подъезжаем к одному мосту, там написано: «Ограничение 40 километров». Юра вопросительно смотрит на меня. «Ну ты сбрось 40», – ответил я. Нас в Москве остановили и говорят: «Сукины дети, что вы делаете? С одного поста на другой не успевают позвонить, с такой скоростью вы едете!»

«От КамАЗа» я отбивался»

В каком году вы ушли в Министерство автомобильной промышленности?

В 1968 году министр автомобильной промышленности СССР Александр Михайлович Тарасов пригласил меня к себе замом, поручил дела внешней торговли. Это связано с тем, что 60% собранных автомобилей мы поставляли за рубеж. Но зарубежные страны требовали грузовые автомобили, а их мало было в стране, самим не хватало.

Поэтому приняли решение создать КамАЗ»

Да, в правительстве решили создать завод большегрузных автомобилей. Место определялось. Министр предложил мне заниматься строительством. Я отказался, объяснив, что не готов уехать из Москвы, где все мои родственники. Меня несколько раз вызывали в Центральный комитет партии. Я отбивался. Но не смог отказать заведующему отделом машиностроения в ЦК Василию Семеновичу Фролову. Я его очень уважал, приятный человек. Часто бывал на заводе, когда я работал директором.

Он приехал и лично попросил меня возглавить строительство. Не прошло и двух дней, вышло постановление, подписанное Председателем Совета Министров СССР Алексеем Николаевичем Косыгиным о моем назначении генеральным директором по строительству завода КамАЗ.

И началась борьба за место строительства. Много было желающих, очень Красноярск напирал. Тут я должен сказать большое спасибо Фикряту Ахмеджановичу Табееву. Он проявил незаурядные способности и напор, был у Брежнева и договорился с ним, что завод будут строить в городе Набережные Челны. Это я считаю началом строительства.

14 августа 1969 года первыми лицами государства было подписано Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 674 о месте строительства комплекса заводов по производству дизельных грузовых автомобилей большой грузоподъемности – «в районе г. Набережные Челны». 7 сентября он получит имя – КамАЗ.

Какое впечатление на вас произвел Фикрят Табеев при первой встрече?

После назначения я полетел в Казань, где первый раз и встретился с Табеевым. Когда ждал его, представлял, что сейчас гора войдет, а вошел пацан какой-то. Я был немного удивлен. Через два дня на самолете У-2 улетел в Набережные Челны.

Вы тогда впервые увидели место под строительство завода? Как оно выглядело?

 Поле чистое, кибитка какая-то стоит. Вышка, на ней мешок, определяющий направление ветра. Всё! Больше ничего нет. Встретился с местными городскими властями. Беляев Раис Киямович (прим.: первый секретарь Набережночелнинского горкома партии) – хороший парень, простой, симпатичный. Меня определили в небольшом жилом районе, в квартире-распашонке. Так я начал свою деятельность.

А как разрабатывался проект завода? На месте?

В Москве, куда я вернулся вскоре. До начала строительства было много работы по проектам с институтом «Гипроавтопром», с ведущими предприятиями страны.

Собирались мы на территории Таганского парка, где арендовали площадь. Я в этом деле понимал меньше, а вот Никита Алексеевич Бацаев хорошо разбирался, у него был опыт в этом вопросе. Его назначили заместителем генерального директора КамАЗа – руководителем аппарата Московской дирекции.

Однажды министр приехал к нам в субботу, посидели, поговорили. Если мне память не изменяет, по рюмочке выпили. Ему вдруг что-то не понравилось в разговоре. «Я завтра в ЦК скажу, чтобы всех убрали», – пригрозил он нам. Так он в воскресенье приехал (а мы часто работали по выходным), подошел ко мне, по плечу похлопал: «Вчера была ошибка. Выкинь все из головы. Продолжайте работать, нет вопросов». Честный, деревенский, простой мужик был.

С чего начали строить завод?

По сути, у нас не было ничего: ни технологий, ни проектов, ни конструкции – строительство завода действительно началось с нуля. Наверное, это единственная в мире практика: конструируя автомобиль, под него делали технологии и всё остальное.

Как делать автомобили, не имея инструмента? Мы же понимали, что такое количество инструментов купить можно, но это гигантские деньги. Поэтому надо было в первую очередь создать инструментальное производство. Сначала все было непросто, но потом к нам приехал с металлургического завода Юрий Гаврилович Кузнецов, который возглавил производство. К нам приезжало много иностранцев, все удивлялись тому, что мы создали.

Завод, конечно, был красавец. Чистота идеальная. Была термоконстантная комната, в ней делалось самое высокоточное оборудование, производство которого не позволяло колебания температуры. Станки по производству сверл – загляденье. Причем сверла обрабатывались бором, так достигалась высокая стойкость. Были станки по изготовлению шеверов – инструментов для обработки зубчатых колес. Оборудование создали высочайшего уровня.

Посещали ли вы зарубежные автомобильные заводы, чтобы набраться опыта?

Конечно. Мы с министром Александром Михайловичем Тарасовым были во Франции, в Западной Германии смотрели завод «Мерседес», в Америке – завод по производству самосвалов. Понравился немецкий автомобиль – хороший грузовик, 14 тонн. Но за конструкцию заломили цену 14 миллионов. В самолете, на обратной дороге, Александр Михайлович говорит: «Лев, давай мы своими силами сделаем. ЗИЛ сконструирует грузовик, а двигатель сделает Ярославский моторный завод». Так и сделали. Конструировал автомобильный конструктор Анатолий Кригер.

На завод двигателей мы поехали с Игнатием Трофимовичем Новиковым (прим.: Председатель Государственного комитета СССР по делам строительства) и министром Александром Михайловичем Тарасовым. Конструктор Георгий Чернышев придумал какой-то необычный двигатель: у него 3600 оборотов – таких двигателей дизельных не бывает. Ведь чем меньше оборотов, тем лучше дизельный двигатель, улучшается износостойкость, повышается мощность. Ему посоветовали подумать еще. В итоге Чернышов сделал неплохой четырехцилиндровый двигатель, диаметр – 140, оборотов – 2600. Он много и хорошо работал.

Но мы все равно не смогли сделать весь набор оборудования. Приходилось покупать, поэтому затраты были огромные.

В итоге хорошая машина получилась. Причем единственная в Афганской войне работала в этом высокогорье. Единственная!

Однажды, сравнительно недавно, попал в больницу. Познакомился там с больным – дальнобойщиком. «На какой машине работаешь?» – «На “КАМАЗе”». – «Это я сделал ее. Ну и как она?» – «Хорошая, я доволен. Некоторые жалуются на двигатель. Но он же рассчитан на 15 тонн, технические условия такие, а мы-то грузим 22!»

Когда был произведен первый автомобиль?

Первый грузовик сошел с конвейера через 6,5 года после решения о создании комплекса – 16 августа 1976 года. Уолтер Мондейл, вице-президент США, побывав в Челнах, мне сказал: «Строительство такого предприятия не под силу никому в Соединенных Штатах или Западной Европе». Пять первых автомобилей мы отправили в Москву к Кремлевской стене прямиком к очередному съезду Коммунистической партии. Посмотреть на них собралось много людей. На 26-м съезде Фикрят Ахмеджанович Табеев доложил, что взятые на себя обязательства камазовцы выполнили, завод действует, доказательством служат новые машины, самостоятельно прибывшие в столицу.

Коллектив мобилизовали на дальнейшую работу. За период моего пребывания в роли генерального директора сошло где-то порядка 200 тысяч грузовых автомобилей. А если посчитать с «Москвичом», то за моими плечами – полтора миллиона автомобилей.

Из воспоминаний первого секретаря Татарского обкома КППСС Ф.А. Табеева (1928-2015): «Лев Борисович Васильев – выдающийся инженер-организатор, создатель самого крупного машиностроительного предприятия СССР. Это такая фигура, равных которой я сегодня просто не вижу. Но работать с ним было не просто, как непросто делать общее дело со всяким большим, неординарным человеком. Говорят, что в искусстве первых мест нет. Так можно сказать и о строительстве КамАЗа, собравшем когорту талантливейших, уникальных личностей. Но, тем не менее, Васильев все-таки первый, первый генеральный директор, и таким он вошел в историю».

Каким был город Набережные Челны, когда вы приехали?

Там было 30 тысяч населения, хорошие домики. Татары в этом деле молодцы, у них палисадники, цветы, всё аккуратно. Табеевым было установлено, чтобы не было никаких халабуд, шалашей, сразу строился современный благоустроенный город. Когда к нам прислали московских ребят на строительство, завода еще не было, и их, а это 15 тысяч людей, мы направили на строительство жилья. Дома стали быстро воздвигаться. К нам молодежь посыпалась со всего Союза. Одни ехали, чтобы получить жилье и работу. Другие, более грамотные и технически образованные, хотели посмотреть новую технику, участвовать в ее становлении и налаживании.

Начали строить не только жилье, но и всю инфраструктуру – поликлиники, больницы, детские сады. Построили теплицу на трех гектарах, выращивали помидоры и огурцы. Я их в Москву привозил, здесь были дорогие, а там гроши стоили.

А какая у вас была зарплата?

Должность гендиректора завода я совмещал с постом замминистра автомобильной промышленности СССР. Поэтому мне полагались министерские 550 руб. Зарплата просто директора составляла 330 руб. А хороший слесарь-инструментальщик, делавший пресс-формы для литья деталей, получал 300, сборщик на главном конвейере – 120-150 рублей.

Мы даже сумели с супругой кое-какую мебель там купить и привезти в Москву.

Сколько лет вы уже вместе с Инной Вениаминовной?

Первый раз я женился в 18 лет, у нас родился сын. Но взаимоотношения с супругой не сложились. А когда начал работать в министерстве, познакомился с Инной Вениаминовной, она готовила материал о строительстве КамАЗа для программы «Время». Трудилась в редакции радио и телевидения Научно-исследовательского института Автопрома, который аккумулировал информацию обо всей автомобильной отрасли страны. Из прекрасной семьи.

Потом мы снова встретились в Набережных Челнах. Работа нас свела. Общение стало теплее. Туда приезжал ее отец, он занимался транспортом, имел отношение к энергетике. Он, видимо, походил, поговорил с кем-то, прощупал меня. Уезжая, соединил наши руки. В декабре 1972 года мы зарегистрировали брак. Вот уже 49 лет вместе. Ей приходится трудно, конечно. У заводского мужика свой почерк и диалекты.

Знаю, что вы любите анекдоты.

Анекдот всегда нужен. Он вдохновляет и направляет на путь истинный.

У вас три ордена «Трудового Красного Знамени». За какие успехи они вручались?

Первый я получил за миллионный автомобиль на «малолитражке». Второй орден – за строительство Дворца съездов. Я был начальником прессового цеха на АЗЛК. Наш завод обязали делать алюминиевые конструкции в виде оконных переплетов и дверей для Дворца съездов. Мне привозили алюминиевые элементы, которые мы возили на авиационный завод, где их анодировали под черный цвет, серебро или золото. А потом собирали. Там у меня был человек, которому выделили строительную избушку на колесах, он командовал этими делами. Я тоже частенько приезжал, смотрел, что происходит.

Ну а третий – это к 60-летию.

Кем было принято решение о вашем отъезде из Набережных Челнов?

К концу 1981 года мы уже освоили первую очередь и подготовили вторую. Я обратился к министру Полякову с просьбой: «Виктор Николаевич, я отбарабанил 12 лет от звонка до звонка. Не знал, где день, а где ночь. Надо бы, чтобы кто-то другой попробовал поработать на моем месте. Если у нового человека не получится, я вернусь». Через некоторое время приехал начальник технического управления министерства Василий Фаустов, его определили новым генеральным директором завода. Я вернулся в Москву, на малолитражку.

Как вас встретили на заводе «Москвич»?

Я как в родной дом вернулся. По существу, как для специалиста – это моя родина. Меня представили коллективу, в зале собралось много людей. Встретили меня на ура. Я там проработал еще полтора года.

Должность генерального директора автомобильного завода им. Ленинского комсомола Л. Б. Васильев совмещал с постом заместителя министра автомобильной промышленности. С 1983 года – заместитель председателя Госплана СССР по машиностроению, с 1984-го – министр машиностроения для легкой и пищевой промышленности и бытовых приборов СССР, с 1988-го, также в статусе министра СССР, – заместитель председателя Государственной комиссии Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам. С июня 1990 года является персональным пенсионером союзного значения.

Лев Борисович, как вы оцениваете свою жизнь с высоты прожитых лет?

Моя жизнь удалась. Я успел сесть в последний вагон социализма. Конечно, я счастливый человек. Я доволен. Пусть кто-нибудь другой попробует пройти такую школу. Очень благодарен родителям. Жалко, что отец умер рано. Он видел меня за рулем «Опеля», который по репарации поступал из Германии. На этой машине я приехал к нему в больницу. Но отец не успел узнать, что его сын стал директором завода. Жаль. Ну что сделаешь…

В беседе вы часто вспоминали свое детство, родителей. Какие ваши самые яркие детские впечатления?

Выходишь летом в чистое поле, а там цветы – васильки, ромашки, незабудки. Рядом лес. Входишь – тишина, птички поют, брусника, малина, грибы белые. Я набираю корзину грибов, приношу матери, она варит суп или жарит. Хожу на пруд в километре от дома. Я один, иду с бидончиком и на удочку ловлю карасей. Мама их жарит. Еще хожу за яблоками в деревню Лобаново. Там большой сад: анисовые, грушовка, антоновка. Старичку сторожу даешь рубль и набираешь корзину яблок, каких хочешь. Идешь обратно, трава по пояс…

А в траве земляника. Ее так много, что не надо сидеть, надо лежать и только переползать, собирая ее в банку. А дома съедаешь с молоком.  

Рядом с речкой растет поле колхозной моркови. Две-три морковки выдернешь, промоешь в речке, поднимешь к солнцу – они светятся! Боже мой, какая красота!