«Когда я впервые встал на мысе Доброй Надежды, то плакал»

«Я физически ощутил то, что Пауло Коэльо описал в «Алхимике», – как стоит время»

— Наиль Фаритович, вы посетили пустыню Гоби, Муюнкумы, Каракумы и Кызылкумы, побывали на плато Устюрт, прыгали с парашютом на Северном полюсе, фотографировались в Антарктиде с пингвинами, всходили на высочайший вулкан Евразии — Ключевскую Сопку, посещали мыс Доброй Надежды, совершали восхождение на западную вершину Эльбруса. И это еще не весь список! Какое свое путешествие вы можете назвать самым запоминающимся?

— В Антарктиде я не просто фотографировался. Я трижды был там, зимовал, работал главным экологом в 44-й, 48-й и 52-й Российской антарктической экспедиции. Это была моя основная цель – экология. А фотографии — это всего лишь досуг. Да, поднимался на Эльбрус, Ключевскую Сопку (4750 метров). Самое интересное, что практически сразу после ее извержения, поскольку времени не было ждать – самолет поджимал. И мы пошли, рискнули. Трое немцев со мной были.

— Значит, это воспоминание вы можете назвать самым запоминающимся?

— Знаете, каждая экспедиция по-своему запоминается. Я и на Сахалине был, и на Дальнем Востоке, и много где еще. И каждая из них чем-то особенна. Но знаете, больше всего мне запомнилась одна из экспедиций по пустыням мира, она называлась именно так. Мы ее проводили с Ульяновским автозаводом. Интересный случай был, когда я один остался в заброшенной крепости, которая называется «Ак кала». И вот тихий ветер, переливающийся песок, жара – всё так замерло.… И вот тогда я физически ощутил то, что Пауло Коэльо описал в «Алхимике» — как стоит время. И именно стоит в физическом смысле. И я мог наблюдать: вот здесь прошлое, здесь настоящее, здесь будущее. Словно попал в такой условный транс. Очень сильно запомнилось. А так в каждой экспедиции были моменты, которые остались в памяти на всю жизнь.

«В многонациональной России невозможно найти общую национальную идею»

— В 1994 году в Нижнем Новгороде вы открыли первую транснациональную Школу выживания. Как пришла идея создать такое учреждение и что с ней сейчас?

— Я преподавал рукопашный бой, самооборону для населения и женскую самооборону. Но мне этого было мало. И однажды в журнале «Военные знания» я увидел статью о Виталии Сундакове, который совместно с Яцеком Палкевичем из Италии открыли подобную школу в Москве. Я всеми силами начал пытаться связаться с Виталием, с ноября 1993 года. И, наконец, в 1994 году мы с ним встретились. Обсудили всё, и я говорю, что хочу открыть филиал этой школы. «Давайте попробуем», — отвечает он мне. И как-то так получилось, что мой филиал за полгода обогнал и московскую школу, и все остальные по уровню того, что мы начали давать. И мы отделились и сначала назывались «Транснациональная школа выживания», а потом я просто оставил «Нижегородская школа выживания». Имя свое добавлять не стал, хотя предлагали. И в течение 20 лет работал в Нижнем Новгороде в этой школе. Направлений у нас было очень много. И радовало то, что народ к нам шел.

Что теперь? Переезжая в Казань, я набрал группы и оставил их со своими заместителями, преподавателями, которые со мной работали. Как мне сообщили, через некоторое время, когда народ узнал, что меня больше не будет, ушел. Потому что шли уже на имя. Вот так получилось – сначала я работал на имя, а после имя работало на меня.

Сейчас школа выживания находится вот здесь (указывает на голову). Больше ее пока нигде нет.

Но у меня есть хороший товарищ Илья Береснев, который возглавляет Федерацию шахбокса Татарстана. Мы с ним были в горах Кавказа, вернулись на днях. И с ним решили попробовать возобновить работу школы, но немного видоизменить. Основной мыслью этой школы мы хотим сделать работу с молодежью и возрождение патриотизма в России. Потому что я всегда считал, что в многонациональной России невозможно найти общую национальную идею. Можно основываться только на семье. А семья — это святое для всех. Но это мое мнение.

«Но больше всех мне помогал всегда Сергей Кириенко»

— Расскажите об интересных людях, с которыми вам довелось общаться. Насколько мы знаем, это и Борис Немцов, и Захар Прилепин, и другие. Чем они вам запомнились?

— Борис Немцов был губернатором Нижегородской области, когда я там работал. И потом с Иваном Петровичем Скляровым, который сменил его после. Захар Прилепин — это очень мой близкий друг, пусть у нас и приличная разница в возрасте (разница в 23 года. — Ред.). Буквально 7 июля поздравлял его с днем рождения, пожелал, наконец, оказаться в Государственной Думе с партией «За Правду».

Очень много и плодотворно общался с Олегом Тахтаром, первым чемпионом мира по боям без правил. С братьями Кантемировыми, ныне покойными Мухтарбеком и Ирбеком. Это народные артисты Советского Союза. Мухтарбек известен благодаря фильму, одному из первых боевиков «Не бойся, я с тобой». Он играл там со Львом Дуровым и Поладом Бюльбюль оглы.

Практически со всеми стоящими альпинистами страны я знаком лично. На днях, вернувшись с Кавказа, познакомил Илью с Борисом Степановичем Коршуновым. Ему сейчас 86 лет, и он уже только в этом месяце трижды посетил Эльбрус. Среди прочего 26 раз поднимался на пик Ленина. А это 7134 метра. На самой трудной вершине Советского Союза — пике Победы был 9 раз. В общем, у него немерено восхождений. Он работал в исследовательском отряде космонавтов. Более часа сидел в холодной воде, где плавали льдины. Этот человек в буквальном смысле слова — легенда.

Из наших татарстанских ребят я могу назвать Айрата Хаматова, чемпиона мира по боксу, Фаата Гатина, чемпиона Советского Союза. Еще Наиль Сагиев — чемпион Советского Союза среди школьников. Мы с ним вместе тренировались и боксировали. Очень близко дружим и сотрудничаем.

— А первую встречу с Немцовым помните?

— С Борисом Ефимовичем Немцовым мы встретились впервые, когда я вручил ему картину. Я прыгнул с парашютом на Северном полюсе, и мой друг художник Владимир Логинов написал картину, как я лечу на полюс. И когда я, наконец, добился встречи с Борисом Ефимовичем по рабочим и школьным делам, я подарил для его дочки эту картину. Он сказал, что в спальне у нее повесит.

И я рассказал, что вот вы летали на МиГ-29, и я через несколько месяцев, естественно без разрешения Ельцина (смеется) тоже летал на том же «МиГе». Мы посмеялись.

Потом я предложил Немцову прыгнуть со мной с парашютом, и он согласился. Вот так мы с ним начали время от времени встречаться. Не как друзья, естественно, по различным рабочим моментам. Он очень сильно помогал.

Но больше всех мне помогал всегда Сергей Кириенко. Я возил по всей России десятки автобусов, полных детей. И все это под охраной ГАИ и двух автоматчиков. И все это благодаря Сергею Владиленовичу, он все помогал организовывать. То есть не просто словами, но и делами.

«Эверест – это не просто экстремально, это безумно экстремально!»

— Можете дать совет для детей и подростков: как стать экстремальным путешественником?

— Вы знаете, в последние годы модными стали «экстремальные путешествия». Вот меня когда спрашивали про школу, говорили: «Вот вы выезжаете, наверное, червяков едите?» Я отвечал, что когда готовил спасателей — да, приходилось есть всякое.

Но почему скучная школа выживания? Это тот же отдел по технике безопасности! Я пинаю буквально за несоблюдение любой мелочи.

Я готовлю любую экспедицию за год до путешествия! Недавнюю поездку в горы я начал готовить за полгода. Я просчитал, что я возьму, что не возьму, и то было то, что пришлось везти обратно.

И самое главное: «А зачем становиться путешественником?» Надо сначала найти себя в жизни, а путешествовать исключительно для удовольствия. Потому что всё давно уже открыто и исследовано. Сейчас на Эвересте сотни людей стоят в очередь как на демонстрации.

— То есть сейчас Эверест — это не экстремально?

— Эверест — это не просто экстремально, это безумно экстремально! Сейчас, если бы мне предложили любые деньги, я не пойду, потому что почти уверен, что не достигну вершины. Во-первых, возраст не позволит, дыхалка уже не такая, во-вторых, подготовка нужна.

На Эльбрус я вышел с высоты 4300 метров, это «Приют Одиннадцати», в два часа ночи. Нужно было пройти по превышению 1400 метров. Я был на вершине в половине второго дня. Я шел одиннадцать с половиной часов и задыхался. Буквально – пять шагов пройдешь, и пять минут стоишь. А почему? Потому что была короткая акклиматизация, всего неделя-полторы. А чтобы идти на Эверест, нужно минимум два месяца акклиматизации. Минимум 250 тысяч долларов надо. Сколько-то отдаешь просто за право подняться, за нахождение на базе, питание. У меня таких денег нет, и даже если бы были, я бы выбрал другие вещи, на которые мог бы их потратить.

И, кстати, в нашей школе, которую мы открываем, будет такая возможность, желающие смогут пойти с нами в горы и получить значок альпиниста России. Другое направление — подняться на Эльбрус, причем гарантированно. Готовит группы восходителей Александр Яковенко. Он «Снежный барс», мастер спорта. И третье направление— мама или папа с ребенком, например, хотят пройти простой маршрут и получить значок «Альпинист России».

«Восточная Антарктида становится холоднее»

— Расскажите, как работают полярники. 

— У каждого своя задача. Я был главным экологом экспедиции. Есть международные требования по экологии, и я отвечал за их соблюдение. Они очень жесткие, нормированные. Иногда получалось, иногда нет. Но, тем не менее, мы всё лучше и лучше их соблюдаем. Было время, когда тяжело это дело продвигалось.

Я вообще на всех станциях был, кроме «Востока». Там, кстати, была зарегистрирована рекордная температура — 89,2 градуса холода, а средняя годовая температура минус 56 градусов. А самый «жаркий» день там был минус 18 градусов. Ребята загорали там (смеется). 

У каждого на станции свои задачи. Ученый по космическим лучам занимается ими, метеоролог занимается метеорологией, повара варят, а дизелисты обеспечивают нас электроэнергией. Все работают по своим специальностям.

— По вашим ощущениям, в Антарктиде действительно становится теплее?

— Я же владею температурными данными и могу сказать, что в западной области Антарктиды потепления все-таки заметны. Даже видел, что там травинки пробиваются. При этом Восточная Антарктида становится холоднее. Но пока баланс сохраняется, и слава богу. Страшно представить, что 28 миллионов кубических километров льда растает. Это мировой океан поднимется минимум на три метра. А это гибель таких стран, как Голландия и т.д. А куда они рванут? В нашу сторону! А нам придется отбиваться, мы же не такие добрые. Очень сложный это момент, одним словом.

«Я стал задумываться о выживании в 1972 году, когда служил в армии на Камчатке»

— Что главное для человека, попавшего в ситуацию выживания?

— Начнем с того, что ситуации выживания бывают социальные, это, например, хулиганы напали, и природные. Важно различать экстремальную ситуацию и экстремальные условия.

Есть три главных правила выживания. Первое — предвидеть. Если куда-то идешь или собираешься что-то сделать, всегда нужно думать наперед. Приведу самый банальный пример: девушка в мини-юбке пошла в парк, а там пьяные голоса. Может ли она предвидеть, что случится? Конечно. Следующее правило — избегать. Если ты предвидишь, то необходимо избегать. И третье правило — если не смог избежать, то действуй. И именно тому, как действовать, мы и учили.

К примеру, если самолет упал, то сразу появляется дилемма: ждать помощи на месте или идти к людям? Исходя из этого решения, мы действуем. Подаем сигнал, оказываем первую медицинскую помощь, занимаемся поисками воды, пищи, устройством лагеря и т.д. Если решено было идти к людям, то это ориентирование на местности, подача сигналов бедствия, переноска раненых. И так нужно принимать решения — одно за другим.

— Самая безнадежная ситуация, в которой вы оказывались?

— С нее и началось, что я стал задумываться о выживании. Это было в 1972 году, я служил в армии на Камчатке. И мы пошли с офицерами на охоту на лыжах, и ушли примерно на 60–70 км, и у меня сломались лыжи. И сделать было ничего нельзя. Я отдаю ружье, становлюсь полностью безоружным. И я пошел обратно по следам. Проваливаюсь в снег по грудь, идти невозможно. И я шел сутки. Останавливаться и спать нельзя, иначе погибнешь.

И вот я придумал идти не по следам, а напрямую от сопки к сопке. Там антенны космической связи стояли, светятся ночью и хорошо их видно. И когда в итоге пришел, больше суток спал. Майор распорядился меня не трогать. Это, наверное, и была моя самая- самая страшная ситуация. А остальные экспедиции проходили спокойнее, потому что просчитывал всё.

«Бәләкәй чакта я говорил на двух языках – татарском и немецком»

— Вы жили в разных местах. Можете рассказать об этом?

— Родился я в Челябинской области. Детство я провел в Казани на Подлужной под парком Горького. Жил в Соцгороде, потом пять лет прожил в Болгарии, в Нижнем Новгороде 32 года. И 10 лет назад вернулся в Казань.

— Можете ли сравнить свои места жительства между собой и своей родиной? Едины или различны культурные особенности, поведенческие, та же кухня? 

— Балкарцы, болгары, татары, карачаевцы и кумыки самые близкие нации. Кухню я не различаю, для меня всё одинаково (смеется). 

— А какое у вас любимое блюдо татарской кухни?

— Очпочмак, конечно!

— А почему не бэлеш?

— Мама его редко готовила. Вот на день рождения приготовила огромный бэлеш, но я все равно как-то больше по очпочмакам. Я их привозил друзьям из Нижнего Новгорода, они с ума сходили, записывали рецепты, но ни у кого ничего не вышло.

— Идентифицируете ли вы себя как татарина, и если да, то насколько?

— Конечно! Я как могу идентифицировать себя иначе? Мама — татарка, папа — татарин. Единственное, что мне много лет приходилось жить среди русских, поэтому русский язык мне ближе. Я думаю на русском языке. Но если бы мне сказали, ну условно, что моей родине Татарстану грозит опасность, я бы прилетел в первых рядах. Я считаю себя татарином.

— И татар телендә сөйләшәсезме? («Говорите по-татарски?» — пер. с тат.)

— Конечно! Сөйләшәм. Не так хорошо, но сөйләшәм.

— Бәләкәй чакта сөйләшкәниегезме? («С самых лет говорите?» – пер. с тат.)

— Бәләкәй чакта («В детстве». – пер. с тат.) я говорил на двух языках — татарском и немецком. В совершенстве. Там, где я рос, были сосланные немцы, и я рос по соседству с девочкой-немкой. То я у них ночую, то она у нас. Нам было тогда по 4 года. Она спокойно говорила на татарском и немецком, а я на немецком и татарском. И только в 6 лет я столкнулся с русским языком. И в первый класс я пришел умеючи читать и имел круглые пятерки по русскому и чтению. Полгода у меня ушло на то, чтобы освоить этот язык. И немецкий благополучно забыл. А когда поднимались на Ключевскую Сопку, то привез троих немцев. И уже через неделю я заговорил с ними на немецком. Вспомнил язык.

«Когда я впервые встал на мысе Доброй Надежды, то плакал»

— Есть один известный стереотип, что татарам присуща хитрость. Замечали ли во время ваших многочисленных походов за вами какие-то такие особенности?

— Я так не считаю. Стереотип есть стереотип. В любой нации есть разные люди. Я приведу пример: есть деревня, которую называть я не стану, она на слуху. Я приехал с русской женой в русскую часть этой деревни. Ну и как всегда в деревнях: грязь, лужи, заборы повалены. И, прогуливаясь, прошлись по мостику. Переходим его, смотрим — песочек, «Жигули» стоят, все покрашено, красиво. Колхоз один, деревня одна. И что мне после этого говорить про стереотипы? Чистый, умный, работящий народ – это правда. Я этого мнения придерживаюсь всегда.

— Чем вы занимаетесь сейчас? Последние данные в сети о вас датируются 2014 годом.

— Воспитываю сына. Основная задача. Семья на первом месте. Сын на первом месте, лучше так сказать. Семья — понятие растяжимое, а моя основная цель – вырастить настоящего мужчину, офицера, достойного человека.

— Осталось ли на этой планете место, которое вы до сих пор мечтаете посетить?

— Я вообще мечтаю побывать на Луне. Почему? Любой человек, вставший на вершину, следующий шаг всегда делает вниз. Как бы ты ни хотел обратного. А я всю жизнь хотел идти вверх, поэтому я рвался к Луне. Туда, естественно, не попаду, но всегда буду стремиться вверх. А вообще, если серьезно, масса интересных мест, но то, что мне особенно любимо, я там побывал. Я спал и видел Антарктиду.

«Мыс Доброй Надежды»… Как звучит, а? Когда я впервые встал на этом мысе, то плакал. Когда я увидел Южный Крест… В детстве я и помыслить о таком не мог. А потом дошло до того, у Александра Моисеевича Городницкого есть песня «И студит нам душу Южный Крест, но греет звезда Полярная». Я еще думал, какие мы понтовитые. И когда мы уходили с Антарктиды и над горизонтом появляется Большая Медведица и в какой-то момент выскакивает Полярная звезда, и весь корабль чуть ли не на коленях: «Скоро дом!» А до дома еще 45–50 суток. Но мы уже в Северном полушарии.

Суммируя ответ – где я хотел быть, я побывал.

— Спасибо за интервью!

Фото предоставлены автором

 Оригинал текста – milliard.tatar