Ким Миннуллин: «Проблема смены поколений – одна из болезненных для всей российской науки»

Интервью с директором ИЯЛИ Кимом Миннуллиным началось с обсуждения состояния здания, занимаемого учреждением. Наша встреча состоялась в выходной день, двери некоторых кабинетов настежь были открыты – оказалось, что кое-где протекает крыша, и сотрудники, воспользовавшись выходными, решили проветрить помещения. Институт переехал в это здание на улице Карла Маркса несколько лет назад.

«Не все поддерживали идею переехать в это здание. Мой предшественник на посту директора института Мирфатых Закиевич (Мирфатых Закиев – действительный член АН РТ, доктор филологических наук, профессор) тоже высказывал недовольство по этому поводу. В 1992 году, когда появилась Академия наук Татарстана, наш институт перешел в ее ведение. На тот момент мы занимали часть здания Казанского научного центра Российской академии наук на улице Лобачевского. В начале 2000-х годов здание было оформлено в федеральное имущество, и наша татарстанская академия стала платить за аренду занимаемых ею площадей.

В течение нескольких лет обсуждался вопрос о переезде в другое здание, предлагались различные варианты. В результате остановились на варианте здания на Карла Маркса, где мы с вами сейчас беседуем. Конечно, немного тесновато. Неудобно, что нет зала для конференций. Но только из-за конференц-зала переезжать куда-то от центра города тоже было бы неправильно…» – прокомментировал эту тему Ким Миннуллин.

Ким Мугаллимович, в последнее время возглавляемый вами институт часто упоминался в СМИ и соцсетях в негативном ключе в связи с новым изданием «Истории татарской литературы». Это стало неожиданностью для вас или скрытые от общественности конфликты шли всегда, а здесь просто всплыла верхушка айсберга?

Критические высказывания относительно работы любого научного учреждения – нормальное явление. Не только наш институт, но и институты, работающие в системе РАН, нередко становятся объектом критики. Мы в этом плане не являемся исключением. В свое время нас, например, критиковали в связи с Тукаевской энциклопедией: сначала за то, что долго работаем над этим проектом, потом в связи с отдельными статьями в ней. По диалектологии в институте были изданы большие труды. Насколько я знаю, по ним тоже некоторые товарищи обращались в разные инстанции. Как бы хорошо ты ни работал, всегда найдутся недовольные. Вот ты тоже намекнула, что со зданием что-то не так. Я обычно на критику особо внимания стараюсь не обращать. Наш институт ведь всегда на виду, что бы мы ни сделали, какой бы проект ни представили общественности, это становится предметом обсуждения, и критики не избежать.

Для меня, где бы я ни работал, важно, чтобы сделанная работа приносила удовлетворение. Я считаю, что человек должен стремиться к воплощению, реализации своих идей. Во всяком случае, я сам стремлюсь к этому. Конечно, не все удается реализовать, но это уже другой вопрос.

Но, с одной стороны, это ведь и хорошо – общественность про вас не забывает.

Да, наш институт не является исключительно академическим учреждением в традиционном понимании, то есть ориентированным исключительно на фундаментальные научные исследования. В Татарстане, да и в целом в национальных республиках, формат деятельности академических учреждений сильно изменился. Кажется, в Москве институты еще сохранили академический стиль. В регионах тоже не везде одинаково. Татарстан, начиная со времен подготовки к 1000-летию Казани и в течение двадцати последних лет, живет в новом, ускоренном темпе. Изменилось мировоззрение. Оставаясь академическим институтом, мы вместе с тем, отвечая на запросы современности, ведем большую прикладную работу. Поэтому для нас становится привычным, когда возникающие в обществе озабоченности, связанные с разными сторонами культурной, национальной жизни, так или иначе проецируются на деятельность нашего института. Идет ли речь об ошибках в написании названий населенных пунктов, названий улиц, речевых ошибках телеведущих, люди часто апеллируют к ученым: якобы они не разработали нужные словари, не подготовили методические пособия, не довели нужную информацию до общественности. Сказанное относится и к вопросам образования, искусствознания, литературы – при желании в каждой из этих сфер можно найти проблемные вопросы и адресовать их ученым. Критические высказывания относительно упомянутой вами «Истории татарской литературы», я думаю, один из таких примеров.

Получается, во всем виноват Ким Мугаллимович…

При желании сделать это нетрудно. Можно отнести к ведению института все проблемы, связанные с языком, углядеть недостатки, связанные с переписью населения, наконец, ничто не мешает отнести к компетенции наших ученых широкий круг вопросов, имеющих отношение к традиционной культуре, например вопрос о Сабантуе. Это накладывает на нас особую ответственность как на научное учреждение, которое в общественном сознании выступает как эксперт по многим важным вопросам. Государственные структуры республики (Аппарат Раиса Республики, Правительство, министерства) при решении многих вопросов запрашивают мнение наших специалистов: «А что думает по этому поводу ИЯЛИ?» Наверное, так и должно быть.

Поэтому мы не можем заниматься только академической наукой, мы должны быть ориентированы и в практическом направлении, о каких бы проблемах, связанных с национальным языком, литературой, традиционной культурой, искусством, ни шла речь. Наша экспедиционная работа в регионах России и за рубежом, связанная с изучением жизни наших соотечественников, одно из очевидных и неоспоримых свидетельств востребованности такого практического направления. Мы стараемся доводить результаты нашей работы до общественности не только издавая книги, но и через средства массовой информации (телевидение, радио, органы периодической печати, интернет-издания). Важны и непосредственные, живые контакты ученых с общественностью. С этой целью мы организуем мероприятия в школах, выезжаем в районы республики и регионы РФ.

С другой стороны, необходимо сказать, что в такой работе трудности неизбежны. Они есть и у нас, подобно тому, как они существуют во всех региональных и федеральных научных учреждениях. В решении этих трудностей существенную помощь нам оказывают республиканские власти. Руководство республики даже в тяжелые 90-е годы проявило дальновидность и выбрало стратегию сохранения и развития академической науки в республике. Сколько новых перспективных направлений получило развитие за те годы, что существует Академия наук. Вряд ли кто-то из наших соседей может похвастаться такой поддержкой. Безусловно, все это возникло не на пустом месте. В республике с самого ее образования значительное внимание уделялось науке. Впрочем, татары всегда были книжным народом, а Казань издревле слыла как центр науки, образования, книгопечатания. В научном мире, не только в России, но и в тюркском мире, с нашим научным развитием считаются.

Говоря «считаются», вы имеете в виду институт или отдельных ученых?

И институт, и отдельных ученых, фундаментальные труды которых создавались и продолжают создаваться в стенах нашего научного учреждения.

Но скандал вокруг «Истории татарской литературы» показал, что не все довольны работой института. На пресс-конференции в «Татар-информе» известный фольклорист, профессор Марсель абый Бакиров публично раскритиковал вашу работу. Такой конфликт между учеными – это обычное дело для жизни института или что-то из ряда вон выходящее?

Я не стал бы здесь употреблять слово «скандал». Лучше говорить о резонансе. Марсель абый довольно много лет трудился в нашем институте в отделе народного творчества. Сотрудничество прекратилось только с началом пандемии. Ученые (фольклористы, литературоведы), руководство института относятся к нему с большим уважением и благодарностью. Думаю, что и Марсель абый, который находится уже на пороге своего 90-летия, отношение к коллективу такое же… А что касается вашего вопроса… В целом это вполне естественно. Любой человек может быть чем-то недоволен, выражать свое недовольство в той или иной форме в зависимости от своего темперамента, склада характера. Но почему-то зачастую это недовольство, имеющиеся претензии и предложения высказываются не в ходе работы, в деловой обстановке. Среди ученых такое не редкость. Является ли это какой-то особой отличительной чертой татарских ученых? Не знаю, не хочу давать оценку, могу только говорить о том, как я сам представляю. Мне хочется эти отношения видеть по-другому.

В 90-е годы открылись большие возможности. Когда у нас появилась Академия наук, мы получили возможность создавать, развивать новые отношения в научном мире. Но смогли ли мы использовать все это в полной мере? Мы знали, надо успеть извлечь максимум из них, потому что все может измениться. Насколько я понимаю, мы упустили довольно много. Полноценно использовать все возможности все-таки не сумели.

То есть если бы в то время фигуры были немного другие…

Да, если бы мы были немного другие, наше старшее поколение ученых было бы немного другое, то мы могли бы немного по-другому подойти к смене поколений, подготовке кадров.

Получилось бы сделать больше?

Могли бы. И в вопросе кадров, и в научном плане можно было сделать больше. В 1996 году я ушел из института и 10 лет работал в Правительстве республики. Уже в то время было ощущение, что времена меняются и что через какое-то время гораздо труднее будет реализовывать задуманное.

В 90-х годах татарский язык стал преподаваться в вузах, увеличилось число кафедр, факультетов. Если посмотреть, наверное, не было ни одного высшего учебного заведения, не связанного в той или иной степени с национальным образованием. Вспомните, сколько у нас было учебных заведений: университет, пединститут, гуманитарный институт, в каждом из них несколько кафедр и отделений. Многие ученые из структуры Академии наук перешли преподавать в вузы. Следовательно, в науке представителей этого поколения стало меньше. Спустя годы национальное образование в вузах практически свернулось. Но из вуза в академическую науку пришли только единицы. Хотя и была такая возможность, очередей из желающих не наблюдалось.

Обратного пути нет?

Если бы они захотели вернуться, двери для них были открыты. Но академическая наука – это совсем другой мир. Да, некоторые преподаватели занимаются наукой, раньше таких было намного больше. Преподавание студентам дисциплин, выработанных академической наукой, тоже требует мастерства. Но это уже не академическая наука.

В академической науке есть сложная проблема смены поколений.

Причины?

Причин много. Раньше в аспирантуру приходило много выпускников вузов. В 2006 году, когда я вернулся в институт, в общей сложности у нас было, если не ошибаюсь, более 60 аспирантов. Каждый год мы принимали около 20 аспирантов. Наши выпускники сейчас работают в разных организациях республики, регионах России. Но я не считаю, что быть научным руководителем кандидатов и докторов – это то же самое, что и создавать новое поколение ученых. Для этого нужно с ними работать, постоянно их развивать, чтобы они по-настоящему созрели как ученые, с соответствующим мировоззрением, образом жизни.

В 2006 году в институте было около 20 докторов. В 47 лет я, как самый молодой доктор для этого коллектива, занял кресло директора. На тот момент во всех девяти отделах института руководителям было в районе 70 лет. И было тревожно на душе – что же будет дальше? Спустя некоторое время эти руководители ушли со своих должностей. И самое печальное – ни один из них не предложил после себя замену. Тут встает вопрос: «Где же наше поколение?»

В обществе тоже задаются этим вопросом, потому что каких-то заметных фигур, личностей в науке не так наблюдается. Как обычно, ищут виновных, почему так случилось.

Очевидно, что часть вины в этом вопросе лежит на представителях старшего поколения, которое не передало свой опыт, знания более молодым. Иначе говоря, одни личности не приложили достаточно усилий, чтобы появились другие личности. Нашему поколению, на мой взгляд, не была дана возможность созреть, стать такими личностями.

Целое поколение, к которому я тоже отношусь, представлено у нас в институте всего 4-5 учеными. Если посмотреть, они тоже или вернулись в институт обратно или же пришли из вуза. В категории 55-70 лет в академической науке мы видим заметную пустоту. Если сегодня в институте по разным направлениям работают 50-60 человек, то около 80 процентов из них – это те, кто за последние 10-15 выучился у нас в аспирантуре или кто пришел из других организаций.

Значит, возраст сотрудников довольно молодой?

Да, сегодня мы в довольно интересном положении. Кто-то может сказать, что это неправильно. У нас сейчас средний возраст докторов наук – около 49 лет, даже ниже, чем у кандидатов наук. У кандидатов наук средний возраст около 51 года. Думаю, так происходит только у нас, такого нигде больше нет. Если в плане смены поколений возьмем период в 10-12 лет, то средний возраст докторов наук был 67-68 лет. Мы «омолодили» эту цифру на 20 лет. Старшие естественным образом ушли с работы.

По собственному желанию?

Если человек в зависимости от своего состояния, настроения работает до 70-80 лет, это уже показатель атмосферы в коллективе, теплого к нему отношения. Какие-то разногласия могут быть только в связи с характером самого человека. Но вот то, что после этого большого поколения осталась пустота… В последние два года при поддержке руководства академии у нас открылся диссертационный совет и довольно много молодых ученых защитили докторские диссертации. У нас не было другого выхода. Если мы в дальнейшем о татарской науке не будем сами заботиться, сегодня решением этого вопроса никто не станет заниматься. К сожалению, усилия федерального центра в области подготовки национальных научных кадров, развития гуманитарных наук в республиках недостаточны. Мы сами должны проявлять активность в этих вопросах, и я считаю то, что мы подготовили молодых докторов наук, стратегически правильным решением. Замечу, что проблема смены поколений не является исключительно нашей. Это в целом один из болезненных для всей российской науки вопросов.

Человек стал доктором наук – и он уже может считаться ученым?

Доктор наук, конечно, это официальный статус. Иногда я и в шутку, и всерьез говорю: у нас есть и научные сотрудники, и ученые. Быть ученым – это иное мышление, мировоззрение, другой образ жизни. Таких не может быть много. Они у нас есть. Бывают те, кто при любых условиях занимается, пишет, и такие, кто никак не может приступить к написанию своего научного труда. Такие ученые, как Хузиахмет абый Махмутов, Фатих абый Урманчеев, несмотря на то что в их рабочем кабинете всегда были люди, в своем ритме безостановочно работали. Среди более молодого поколения такие тоже есть.

Есть и другой момент. Сегодня молодому ученому трудно оставаться кабинетным исследователем. Наряду с академической наукой приходится заниматься и научно-популярными проектами, работать со СМИ, быть активным в социальных сетях.

Как вы относитесь к этому?

Я придерживаюсь такого мнения, что, даже имея академические знания, человек может не обладать способностью выступать на телевидении, работать в этом формате. Ученый в вузе прекрасно выступит перед аудиторией. А у нас академическая наука – он, возможно, и расскажет, но не так, как от него ожидают. У него мышление другое.

Но у нас есть пример Альфата абый Закирзянова – тоже занимается академической наукой, но он открыт, приходит на мероприятия, обсуждения, высказывает свое мнение, не прячет голову, когда надо отвечать на сложные темы. Вот такие ученые для нас наиболее ценны.

Такие тоже есть. Но требовать от академической организации такой деятельности, наверное, и не совсем правильно. Потому что если ученый везде участвует, выступает, я, возможно, и не смогу добиться от него работы, которую требует академическая наука. Во всяком случае, это не должно принимать массового характера.

С другой стороны, когда мы говорим о фундаментальных исследованиях и практических разработках, то игнорировать последние вряд ли правильно.

Что имеем в виду, когда говорим о практическом направлении?

Это широкий корпус вопросов, начиная от вывесок, памятных досок, личных или юридических обращений разных организаций или граждан и заканчивая вопросами, имеющими отношение к законодательным актам относительно функционирования языков, их статуса и пр. Многие вопросы, связанные с работой возглавляемой заместителем председателя Госсовета РТ Маратом Ахметовым Комиссии, тоже поступают к нам.

Что касается, например, вывесок, то в 2021 году впервые был проведен конкурс по привлечению жителей Республики Татарстан к выявлению ошибок в названиях и надписях на вывесках, и три тысячи заявок с ошибками в названиях и надписях на татарском языке прошли через нас. У нас эта информация вводится в специальную электронную систему народного контроля, отправляется в города, районы, организации, и только после того, как ошибка будет исправлена и мы получаем подтверждающую информацию, она снимается с контроля. В 2022 году пришло более 7 тысяч заявок. Представьте себе, что кандидаты, доктора наук дополнительно занимаются вот такой работой. Конечно, встречаются случаи, когда вопрос требует рассмотрения именно специалистами ИЯЛИ. Совсем недавно от Министерства культуры пришел запрос. На мемориальной доске Салиха Сайдашева написано: «Народный артист ТССР». Наш внимательный соплеменник задался вопросом: почему ТССР? Почему не ТАССР? Мы теперь должны это найти, объяснить, внести предложение. Кто-то отправляет свой документ – имя отца, или матери записаны в разных вариантах. Это уже вопрос транслитерации при написании имени на русском языке. В течение года приходят сотни различных запросов. И по словарям получаем множество писем – почему шрифт такой, почему словарь составлен так, а не по-другому, и так далее.

В прошлом году в службу «Народного контроля» только по городу Казани пришло более 2,5 тысячи сообщений, связанных с ошибками на вывесках. Возникает вопрос: вообще без ошибок бывают эти вывески? Это ведь еще только те, что заметили люди и сообщили. Кто-то тратит деньги, устанавливает вывеску с ошибкой, тут люди замечают, доводят до нас информацию и «давят» на них – таким образом, заставляют исправить эти ошибки. Пока исправляются эти ошибки, параллельно устанавливаются следующие вывески с ошибкой… С одной стороны, нам дополнительная прикладная работа, с другой стороны, это демонстрирует отсутствие рабочего механизма, регулирующего этот вопрос.

Каждый день приходят письма по названиям улиц. Мы отвечаем, что писать должны так, как они официально названы. Мы считаем, что даже название «Проспект Победы» должно идти в оригинале, без перевода.

Получается, «Победа проспекты», а не «Җиңү проспекты»?

Если посмотреть документы городских и районных исполнительных комитетов, там есть официальное название. У каждого человека есть имя, и оно единственное. Как написано в свидетельстве о рождении, это и есть имя. Название дали – «Проспект Победы». Татарское название дали? Нет. Например, улица Школьная. Мы пишем два варианта – «Школьная» для русских, «Мәктәп урамы» для татар. Если будешь звонить в службу скорой помощи, как назовешь? Если скажешь: «Мәктәп урамы», они найдут такую улицу? Название должно быть одно, написание может меняться. Поэтому официально принятое название улицы не нужно поручать нам переводить, надо смотреть документ. Когда дается название, необходимо давать одно название и продумать, как оно пишется и будет звучать на русском и на татарском языках! Такие вопросы идут и идут, мы продолжаем на них отвечать, объясняя вот эти нюансы…

Ким Мугаллимович, учитывая, что вы специалист по устному народному творчеству, хочу спросить вот о чем. Историки выразили несогласие с постановкой спектакля «Идегей» по одноименному народному эпосу. А какую позицию приняли литературоведы, фольклористы? Вы сами посмотрели спектакль?

У меня не получилось посмотреть. Среди наших ученых были те, кто смотрел, они также участвовали в обсуждениях. Возможно, нашим ученым не хватает навыков участия в общественных дискуссиях, отличающихся по своему характеру от научных споров. Безусловно, и у наших фольклористов, и у литературоведов, познакомившихся с этой постановкой, есть свое мнение. Соглашусь, что нужно быть более активными и во внеакадемическом пространстве.

Значит, вы поддерживаете историков в том, что они четко выразили свою позицию и отстаивали ее.

Да. Считаю, что и наши специалисты могут высказать свою позицию. Другой вопрос: почему споры возникли только в связи с этой постановкой, ведь и за это произведение, да и за другие исторические сочинения, театры берутся не в первый раз?

В прошлом году в четвертом номере издаваемого нашим институтом научного журнала «Фәнни Татарстан» мы дали статью писателя и литературоведа Гали Рахима, которая была опубликована еще в 1928 году. Она посвящена теме инсценировки исторических произведений: костюмы, сценическое оформление и пр. Независимо от времени у инсценировки литературных произведений, относящихся к истории, есть давно заложенные базовые правила. Ты можешь их игнорировать, но ведь есть реальность. Зачастую язык таких произведений непонятен современному зрителю. Гали Рахим не предлагает раздавать зрителям словари, он говорит, что язык может быть и современным, а атмосферу древности можно создавать иными средствами.

Спектакль «Идегей», хоть и по случайному совпадению, стал хорошим началом для объявленного в Татарстане Года эпосов.

Да, мы говорим, что в этом году у нас Год эпосов. Но есть ощущение, что его объявили без необходимого перед этим обсуждения, обозначения целей и задач этой акции. Идея хорошая, и ее надо бы реализовать тоже достойно. В течение года мы должны проводить какую-то работу и в завершение года увидеть соответствующий результат, прийти к чему-то. Иначе в чем же цель? Просто издать две книги о дастанах вместо прошлогодней одной?

Продолжая тему дастанов, хотела спросить о другом памятнике народного творчества – дастане «Чура батыр». На пресс-конференции о новом издании «Истории татарской литературы» Марсель ага Бакиров поднимал вопрос о прототипе героя. Например, Лилия Мухаметзянова связывает его с историческим персонажем Чура Нарыков, который жил в период падения Казанского ханства. Марсель абый другого мнения. Как вы относитесь к таким спорам?

Этот вопрос обсуждается не один год. Да, Марсель абый упомянул Чура батыра. Но достаточно ли этих источников, убедительны ли они? У нашей фольклорной школы есть своя точка зрения по многим вопросам. В книге об этом написано очень подробно, на основе научных источников. Хорошо, Чура у нас получается предатель. И чего мы этим добились? Цель какая? И в «Идегее» то же самое…

Как вы считаете, насколько правильно оценивать поступки исторических фигур того времени с точки зрения современной жизни?

Когда речь идет об образах, которые веками жили в душе народа, надо быть очень осторожными. С чем мы останемся? Я не считаю, что это сегодня работает в нашу пользу. Не нужно нам наши силы, наше внимание тратить на это. Это уже лишнее. Жили эти образы в душе народа – пусть живут. У ученых тоже не хватает убедительных аргументов. Это события, происходившие пять веков назад. Такое же происходит и с нашими писателями, которые жили в сложные периоды общества. Не лучше ли будет, если мы обратим наш взор на их творчество, оставленное ими наследие? Даже под Тукая пытаются копнуть, есть такие.

У нас не так много символов, образов, на которые ориентируется наш народ, чтобы вот так просто ими разбрасываться. Это русский мир может себе позволить, от этого он не обрушится. Но мы не такие. У нас нет такой государственной мощи. У нас нет такой возможности.

В последнее время еще одна тема, которая поднималась в связи с ИЯЛИ, – это язык сибирских татар. Насколько я понимаю, сибирско-татарский язык давно признан отдельным языком, но кому-то захотелось еще раз задеть вас по этому поводу. То есть это была очередная обычная дискуссия, но ее раздули до уровня сенсации. Получается, у вас есть недоброжелатели?

Сразу после ознакомления с материалом (статья Ильнара Ярхамова «От татарского языка откололи диалект татар Сибири». – Ред.) я сказал, что заголовок дали провокационный. Потому что речь идет о перечне языков, составленном Институтом языкознания Российской академии наук. Это их работа, которую они сделали без учета чьего-либо мнения, без должного обоснования. А описанное журналистом обсуждение – это одно из заседаний дискуссионного клуба, который институт проводит уже довольно много лет. За несколько дней до заседания нам пришло приглашение к участию. Не принять участие в обсуждении на эту тему было бы совсем неправильно. Тема научного исследования кандидата филологических наук (сегодня уже доктора наук) Олега Хисамова по многим позициям перекликается с темой дискуссии, он участвовал во многих экспедициях в Сибири, изучал ономастику, языковые особенности региона. Олег Ришатович выступил с 45-50-минутным докладом. Его выступление могло и не ответить на все вопросы. В дополнение к его речи, выступил историк, доктор наук Искандер Измайлов. Если в их докладах чего-то не было сказано или кому-то не понравилось, разве это повод для того, чтобы обливать грязью выступающих, тем самым подыгрывая тем, кто стремится разделять народы? Считаю, что это не признак ума.

Перечень языков, видимо, был сделан к переписи. К нам он попал только летом 2022 года. По этому перечню мы отправили свои отзывы. Их, конечно, не учли. Ученым соседних национальных республик его даже не стали отправлять. Если вникнуть в содержание, там недостатков много. Это – политика, и она ведется целенаправленно.

Много у вас сотрудников, занятых темой сибирских татар? Научная работа ведется?

Научная работа никогда и не останавливалась, мы ее ведем вне политики, постоянно. Мы постепенно изучаем все области. Экспедиции проводятся, по каждой экспедиции выпускаем книги. В этих книгах отражена вся Сибирь. Эти материалы также размещаются в отдельных трудах.

С Сибирью и с Башкортостаном в научном плане надо заниматься целенаправленно. Мы всюду выезжаем официально. В экспедиции 7-8 человек работают около двух недель. Языковеды, фольклористы, искусствоведы, специалисты по письменному наследию – каждый выполняет свою работу. Но в Башкортостане мы официально с комплексной экспедицией были всего один раз, в Стерлибашевском районе. В результате увидели свет две книги по 400 страниц. Больше пока не получилось поехать.

Не пускают?

Мы связывались с районами, говорили, что хотим приехать с экспедицией, но они не могут самостоятельно принимать решения, направляют в Уфу. Сначала ссылались на загруженность мероприятиями, потом начался ковид. Пробовали писать письма от имени руководства. Пока по разным причинам получаем отказ.

Что же делать?

Работа ведь в этом направлении не останавливается. Публикуем архивные материалы, наши специалисты в одиночку тоже выезжают, довольно активно работают и ученые, проживающие в Башкортостане. Идет комплексное изучение наших собственных районов на границе с Башкортостаном. Я уверен, что деятельность, которая ведется с этой стороны границы, должна звучать так громко, чтобы было слышно и с другой стороны. Например, деятельность радио и телевидения районов, гимназии в Актаныше, творчество ансамбля «Агидель» – я считаю, не знают границ.

В Сибири такого сопротивления не встречаете?

Нет, официально едешь и работаешь. Книги выходят – никто не препятствует (Ким Миннуллин открывает шкаф и показывает ряды книг на полках. – Авт.). Но кто донесет эти книги до них? Кто будет распространять? Используются ли эти книги в регионах? Есть вопросы к организации этих работ. Перед переписью мы также издали новые тиражи этих книг.

Перед переписью мы выпустили 30 наименований книг: 15 из них – новые, еще 15 – переиздание. По Башкортостану тоже разработали 15 книг. Вот они – на татарском, на русском. Электронный вариант выкладывается на сайте.

Мне кажется, не хватает работы наступательного характера. Только научным институтам с этим не справиться. Нужны структуры, которые целенаправленно занимаются этнополитикой, этнодемографией.

Если возьмем итоги переписи, куда делись 600 тысяч татар? О неправильной организации переписи, о влиянии пандемии на результаты много было сказано. Но только то, что мы сами недоработали, не приложили достаточно усилий – пока открыто признать и сказать об этом не можем. Можно было бы более эффективно использовать и потенциал республики.

Вы вот рассказали об издании книг. Есть еще одна тема, которая вызывает вопросы. Если взглянуть на перечень социально значимой литературы, которую Татарское книжное издательство будет выпускать при поддержке государства, то там мы обнаружим довольно много книг от возглавляемого вами института. Не получается ли так, что ущемляются права писателей? Благодаря чему вы смогли так солидно быть представленными в этом списке?

Я не думаю, что это за счет писателей. Одна часть списка охватывает художественную литературу, другая – науку, культуру, образование, детскую литературу. Наши книги в этой второй части. Наша работа по изданию книг совместно с Татарским книжным издательством в течение нескольких лет идет последовательно. Мы не просто предлагаем им свои книги, но и сами, хоть небольшими тиражами, издаем их. Некоторые они сами у нас просят, видя в них потенциал в реализации. Толковые словари, например. Также им интересны некоторые книги по народному творчеству, подготовленные нашими учеными.

Неправильно сравнивать художественную литературу и академические издания. Потому что наши академические издания – это национальная политика. Мы делаем работу по сбору, обработке наследия, которое без этого просто будет утеряно, и государство оплачивает эту деятельность, государство содержит весь институт, и каким же образом мы должны представить результаты нашей работы, если не изданием книг? Если наша работа не дойдет до общественности, то за что государство платит деньги?

Конечно, они должны выходить.

Причем если сейчас этого не сделать, то дальше мы даже собрать это наследие не сможем.

Мы выпустим 25 томов «Татарского народного творчества». Издание такого масштаба выходит редко. Это источник для писателей, учителей, студентов. В свое время вышло в 12 томах, в 1989 году вышел последний, 12-й том, позже увидел свет еще один том. Значит, не издавалось уже порядка 35 лет.

Здесь дело в другом, Ким Мугаллимович. Государство выделяет эти деньги Татарскому книжному издательству для «социально значимой литературы», и писатели надеются выпустить книги на эти средства. И когда из этого «кошелька» берет еще и ИЯЛИ, вроде бы писателям остается меньше, не так? Кажется, что для томов ИЯЛИ должны быть отдельные источники финансирования.

Полностью согласен. Но разве это наша вина? Я это так представляю: Татарское книжное издательство рассчитывает свои расходы и просит у государства денег на издание этих 25 томов, например, за три года. Мы бы с удовольствием так сделали. Нельзя 25 томов выпускать годами, издавая по одному тому в год. Поэтому мы вместе с ними должны разработать механизм и убедить правительство. Программа социально значимой литературы – это вот такой источник. Все работают с ним. И, заметьте, она называется не «программа по изданию художественной литературы», а именно «социально значимой литературы» – не нужно этого забывать.

Издание «Истории татарской литературы», «Татарского народного творчества», толковых словарей – это государственная политика. Наши сотрудники работают не для того, чтобы свои рукописи складывать в стол. В течение прошлого года мы сдали в издательство семь томов. Все 25 томов реально выпустить за три года. Если есть возможность обратиться и получить целевые средства – это очень правильно и так должно быть. Если они выбрали эту форму – включение в перечень социально значимой литературы, значит, так было решено. Если государство нас содержит, оплачивает нашу работу, то результаты тоже должны быть.

Восемь томов «Истории татарской литературы», тома «Татарского народного творчества» и толковые словари – все они будут также и в электронном виде, верно?

Электронные варианты – еще одна отдельная тема. Если книга выходит в издательстве Академии наук РТ, мы безоговорочно, долго не затягивая, выкладываем и электронный вариант. Если выходит в Татарском книжном издательстве – мы пока не можем выложить ее электронную версию. Необходимы отдельные соглашения.

Значит, то, что эти тома выпускает Татарское книжное издательство, еще и ограничивает возможность распространения.

Действительно, такой момент есть. Мы не считаем это правильным. Этот вопрос мы поднимали. Мы с издательством должны решать этот вопрос между собой. Может быть, со ссылкой на них, какими-то путями, мы стараемся публиковать в интернете. Считаю, что эта проблема совместно с «Татмедиа» и Татарским книжным издательством, если и не сегодня-завтра, но идет к своему решению.

Каким вы видите будущее «Мирасханә» – Центра письменного наследия ИЯЛИ?

Центр «Мирасханә» сравнительно недавно функционировал как сектор внутри отдела текстологии. Там работал доктор филологических наук Марсель Ахметзянов. Теперь этот центр вырос, окреп. В дальнейшем у «Мирасханә» перспектива есть – останется он у нас или же есть вероятность, что в будущем он может вырасти в самостоятельный центр или институт. Тысячелетнее письменное наследие – зеркало славной истории и гордость нашего народа.

Спасибо за беседу, Ким Мугаллимович!

Автор: Рузиля Мухаметова, intertat.tatar; перевод с татарского