Ильгиз Зайниев: «Если останусь в истории, после смерти делайте со мной что угодно!»

Интервью с Ильгизом Зайниевым должно было состояться еще в начале театрального сезона. Но он настолько занят и, ко всему прочему, в этом году провел большое количество времени в Москве как член жюри театральной премии «Золотая маска», что наша встреча все время откладывалась. Все же режиссер выкроил для меня час, в свободное от репетиций время.

«Начиная работать в театре "Экият", составил список произведений, которые хотел бы поставить»

- Ты сейчас работаешь над «Авиатором» Водолазкина – это пьеса о человеке, который был заморожен в начале прошлого века и «вернулся» в наши дни. Альметьевский театр выпускает постановку о человеке, который засыпает в наше время и просыпается в будущем. И там, и тут речь идет о взаимоотношениях, но фон для событий одинаковый – герои будто переносятся во времени. Мне и самой иногда хочется закрыть глаза и проснуться, когда тяжелые времена останутся позади и наступит хорошее время. Думаю, многим бы этого хотелось, а что ты об этом думаешь?

- Начиная работать в театре «Экият», составил список произведений, которые хотел бы поставить. В одном списке то, что предстоит написать самому, во втором – тексты других авторов. «Авиатора» хотел поставить сразу после прочтения в 2018 году. Настала его очередь. Других причин взяться за это произведение у меня не было. «Адәмнәр» тоже обдумывал долгое время. Не получается всегда работать только со взрослым репертуаром – у нас ведь есть и маленькие наши зрители. Если я за что-то берусь, значит, пришла его очередь, и влияние времени тут не причем. Мир изменчив: сегодня актуально одно, завтра – другое. Считаю правильным работать с теми произведениями, которые близки душе.

- То есть тебе бы не хотелось на время исчезнуть – заснуть — с условием, что проснешься в светлые времена?

- Когда на душе или в работе творческого человека бывает тяжело, ему всегда хочется исчезнуть. Или когда чересчур много внимания. А от эпохальных перемен исчезать не хочется. Потому что это наша жизнь, и другого не будет, наверное. Нужно видеть хорошее в каждом дне, нужно уметь быть полезным семье и близким, своей нации, стране. Какие бы перемены ни происходили, нужно постараться сделать то, что тебе по плечу. Но никак не прятаться от действительности. Забыться, конечно, можно. И можно сделать это по-разному…

Мне кажется, нам дарована не настолько длинная и долгая жизнь, чтобы разбрасываться. Даже вычеркивание одного дня из жизни было бы большим расточительством. Последние 4-5 лет, действительно, начиная от ковида, потом политические события… в истории эти годы останутся как эпоха перемен, смутные времена, тяжелые времена, вероятно, на долю каждого поколения выпадают такие периоды. Может быть, проходя через такие испытания, человек должен закалиться.

- Ты сказал об «Адәмнэр»... Спектакль завоевал успех на различных фестивалях, но были и неудачи. В свое время ему не дали грант СТД – во-первых, не получил «Золотую маску» — это два, и вот снова оставили без государственной премии Габдуллы Тукая, хотя, казалось бы, здесь успех был гарантирован. Эти неудачи связаны именно с «Адәмнәр», то есть если бы произведение было на другую тему, то и отношение к спектаклю было бы другим?

- Татары говорят «насыйп ризык авызны ертып керә», то есть то, что суждено быть твоим, твоим и будет, несмотря ни на что. Что касается премий, значит, еще не пришло время. Конечно, мы делаем спектакли не ради премий. Произведение ставится, потому что оно беспокоит душу. Хочется показать, чтобы все увидели, тоже знали, испытали те же чувства, что и я. Например, я настолько сильно люблю танцы в исполнении Ильдуса Габдрахманова, мне хочется, чтобы все знали, что у нас есть такой артист, чтобы другие также полюбили его, поэтому был поставлен спектакль «Бию пәрие» («Очарованный танцем»). Или вот хочется показать как можно большей аудитории мастерство пародии Эмиля Талипова – так появилась постановка «Мәхәббәт FM» («Мэхэббэт FM»). Или же вот захотелось выпустить на сцену пьесу «Миркай и Айсылу», к которой не прикасались с 60-х годов. Ее поставил Марсель абый Салимжанов, и с тех пор ни один татарский театр не брался. Прочитав произведение, сразу было понятно, что оно обречено на успех. Для меня до сих пор остается большим вопросом – почему ее не ставили? Казалось бы, такие истории, как «Галиябану», «Голубая шаль», «Молодые сердца», «Смелые девушки» ставятся через каждые 10 лет в различных театрах. А это произведение, несмотря на легендарную постановку, было забыто.

- Пьеса схожа с повестью «Черноликие» Мажита Гафури – более известной.

- Но и она не поставлена.

- Потому что и там, и тут мы показаны нехорошими. С «Адәмнәр» та же история – мы не любим показывать свои плохие стороны. Видимо, поэтому такие произведения не выносятся зрителю.

- Наверное, этого никто не любит. «Адәмнәр» ставился не для конкурсов. Поставил так, как сам вижу. Я придумываю спектакль в своей голове, и могу один его смотреть. Нет проблем…

- Это интересно.

- А мне хочется его показать другим. А как показать, если не на сцене? Поэтому, чтобы самому быть свободным, его надо поставить.

- Поставил. Мы посмотрели. Но премию не дали.

- Если ты участвуешь в конкурсе, нужно быть готовым и к победе, и к поражению. Если не хочешь проигрывать, или не нравятся судьи – не участвуй! Только и всего! Поражение нужно принимать так, как есть. Значит, пока не время.

Что касается того, что татары не любят показывать свои темные стороны… наверное, это присуще многим нациям. Например, ты заблудился и у тебя в руке карта. Если ты не знаешь, где находишься в данный момент, от этой карты не будет пользы – не сможешь ее использовать. Только когда ты знаешь о своем местоположении, ты понимаешь, куда тебе нужно двигаться. Честно, без обмана нужно признаться самому себе в том, где ты сейчас стоишь, в каком ты состоянии. Это прежде всего важно для самого себя, для нации.

Тяжелые времена уже вплетены в наши гены, они отражаются в нашем поведении. Когда человека каждый раз бьют с размахом, он начинает бояться любого взмаха руки. И для понимания рефлексов в нашем национальном характере, мы должны не бояться своей истории, не приукрашивать ее.

Недавно прочитал статью одной умной женщины под заголовком «Почему мы ждем от наших предков идеальную историю?» Я и сам думал примерно так же, обрадовался, что есть люди, разделяющие мои мысли. Если ты любишь свою нацию – люби ее такой, какая она есть. И светлые, и темные стороны. И хорошие, и плохие. «Адәмнәр»… А почему она о плохой нашей стороне?

- А почему тогда скрывали и все еще пытаемся скрыть?

- Не понимаю. Наш народ, наши соседи попали в чудовищные события. И даже после всего пережитого мы смогли остаться людьми, смогли сохранить свою нацию. Еще один момент – неплачущему ребенку соску не дают. Нужно рассказывать и о тяжелых страницах нашей истории. Где-то может и поплакать.

«Ругают и критикуют тех, кто работает»

- Я так понимаю, выдвигая это произведение на премию Тукая, в первую очередь ты хотел сосредоточить внимание не на произведении, а на театре.

- «Адәмнәр» получил много похвалы и высокие оценки на российских фестивалях. Поэтому мы посчитали, что вправе претендовать на госпремию имени Габдуллы Тукая. Да, премию не получили, но в течение двух месяцев все СМИ бесплатно рекламировали наш театр – согласись, тоже неплохо? (Улыбается.)

- Зритель полюбил этот спектакль? Есть недовольные?

- Во время последнего показа, рассказали, что две девушки после показа остались сидеть в зале еще минут 10 — 15, настолько были шокированы, что не могли ходить. Но это не «Мәхәббәт FM», народ не будет выходить из зала в радостном настроении.

- Наверное, нашлись и критики такой постановки?

- Ругают и критикуют тех, кто работает. У нас обычно критикуют те, кто своими глазами не видел. Вот слышит он о постановке «Адәмнәр» в театре кукол… Этот человек ни разу в жизни и в театре кукол не бывал, не знает об этом ничего, даже не может представить, что в мировой практике в театре кукол бывают постановки и для взрослых, но все равно пытается научить руководителя театра кукол работать в своем театре. Вот такие ругают.

- Когда бездетные учат воспитывать детей – это так естественно…

- Мы учим строителя строить дороги, пекаря – печь хлеб, а тому, каким должен быть театр, учат все. Поэтому стоит сначала подумать, обуздав свои комплексы. Ни в один театр не поставят человека без специального образования, а если кого-то поставили, значит, скорее всего, он что-то в этом точно понимает. Иначе поставили бы того самого, который постоянно всех поучает…

- Порой, конечно, бывают исключения…

- Может быть. Мне кажется, это происходит крайне редко. Поэтому иногда доходит критика от тех, кто не видел своими глазами. А критику от зрителей слышать пока не приходилось.

- Ты говорил, что знаешь способы, как сделать Театр кукол жемчужиной Татарстана. Все еще знаешь? Это возможно?

- Сейчас в Татарстане мы больше ценны для зрителей с детьми, а в масштабах России – уважаемый коллектив, успевший собрать глубокий репертуар и для взрослых.

- Согласна, а сделать жемчужиной Татарстана возможно?

- Мы постепенно решаем этот вопрос.

- Премия Тукая была одним из пунктов этого плана?

- До этого театр ни разу даже в список номинантов не попадал. Это тоже ступень.

- Следующие ступени знаешь?

- Думаю да. Здесь особого ума не надо. Нужно просто хорошо работать. Ставить хорошие спектакли.

- Да, кажется, вы в России популярнее, чем в Татарстане. То ли не ценим, то ли наш народ к куклам относится несерьезно… Ильгиз, как ты думаешь, ты останешься в истории как драматург или как режиссер? Я не спрашиваю о том, думал ли ты об этом, но, коли спросила, подумай.

- Я об этом каждый день думаю. С самого утра начинаю думать. В этом сезоне мне пришлось участвовать в постановке двух опер. Первая – формат open-air оперы «Черная палата» Эльмира Низамова в Болгаре, вторая – премьера концертного исполнения оперы «Кави-Сарвар» Миляуши Хайруллиной. На мой взгляд, эти оперы, несомненно, останутся в истории. Когда начнут изучать, кто впервые поставил «Кави-Сарвар», кто сделал первую оперу в Болгаре – всплывет мое имя, хотя бы скажут «некий Зайниев».

- То есть, ты считаешь, что опера «Кави-Сарвар» будет жить дольше, чем все творчество Зайни?

- Эти оперы займут огромное место в истории нашего музыкального театра. Ни капли сомнения! Я утверждаю.

- Это предчувствие?

- Почему же? Это факты, в «Черной палате» каждая ария, дуэт проникают в душу и запоминаются, в «Кави-Сарвар» другое построение, музыка превращается в героя и ведет драматическое действие, рождает напряжение, музыка как дебри. Эти две оперы имеют противоположную структуру, и каждая в своем направлении является шедевром. При всем желании ты не можешь отрицать эту музыку. Как минимум эти произведения входят в первую десятку татарских опер, а для меня, имею смелость заявить, даже в пятерку лучших.

- Ты знаешь много татарских опер?

- Их немного.

- У одного Назиба Жиганова 7-8 опер!

- Я могу это утверждать. Не имея музыкального образования, в этом вопросе прислушиваюсь к словам профессионалов. В первую очередь, к словам исполняющих музыкантов и артистов. Соединив свои чувства с их профессиональным мнением, утверждаю об этом. Речь идет не о спектаклях с моим участием, а о музыке в них, я сейчас не оцениваю свои постановки. Одним словом, когда музыковеды и музыкальные театроведы будут изучать историю этих двух опер, имя Зайниева всплывет.

- Это интересно... Лично я не смогла принять либретто «Кави-Сарвар». Я против копания в жизни людей, которых не стало в недалеком прошлом. Конечно, речь не о тех монстрах, которые нанесли огромный вред человечеству. Ты воспринял музыку и либретто как единое целое?

- По моему мнению, в опере музыка первична. Либретто специально упрощается таким образом, чтобы слушатель понял с первого раза. Язык либретто не может быть сложным, он без художественных описаний и сравнений – иначе, во время спектакля зритель не сможет все понять. Либретто – жанр, не претендующий на звание высокой литературы.

- А в вопросе исторических личностей?

- Отношусь к этому вопросу весьма просто. Мы не знаем, как там было на самом деле, и не можем знать. Вот пригласи 10 человек и задай им всего один вопрос: «Кто он – Ильгиз Зайниев?» Все 10 ответят по-разному. Одно и то же событие 10 человек опишут совсем по-разному. У каждого человека свое восприятие, свое отношение. Одному ты, вероятно, улыбнулся, на второго не обратил внимания – он оценит тебя исходя из этого. На исторические личности нельзя смотреть, как на исторические личности. Нужно воспринимать его как героя, единый образ. Театр – не музей. В театре, например, Ричард III – символ зла. В жизни он им не был, сделал много добрых дел, например, открывал библиотеки. Но Шекспир очень постарался, и он стал символом зла.

Считаю, если ты берешь какого-либо исторического персонажа, его нужно довести до уровня образа – правильно или нет, Кави Наджми это или Габдулла Тукай… Другой вопрос, если все творчество этого человека, всю имеющуюся о нем информацию соберут и сожгут, и останется только одно это произведение. А ведь творчество Кави Наджми живет – кому интересно, тот все прочитает и сложит о нем свое мнение. Ты мне лучше скажи, когда в последний раз что-то писали о Кави Наджми до выхода этой оперы?

- Не знаю.

- Разве плохо – кто-то нашел произведения поэта: прочитал его стихи, прозу. Что касается тем касательно личности, говорить «он не был таким, он был другим» — это всего лишь спекуляция. Никто не знает, как оно было. Если я в истории останусь известной личностью, после смерти делайте со мной что угодно!

- А дети, внуки? Скажут: «не говорите плохо о нашем дедушке».

- А я это для них и говорю. Если обо мне что-нибудь поставят, пусть сделают это так, каким они меня видят!

- А если на детей будут указывать пальцем, и говорить: «Твой отец был таким-то…»?

- А разве они виноваты в том, что я был какой-то не такой? Хороший я или плохой – причем тут они?

- Много кто кичится именем отца. Я не говорю о тех, кто хранит имя и наследие своих отцов, чувство сожаления возникает, когда эти дети и внуки не знают даже языка, на котором писали и творили их отцы и деды.

- Хвастаться можно лишь детьми. А кичиться родителями ты не имеешь права! Ты можешь лишь радоваться, что ты появился на свет от таких родителей.

- Согласна. Хорошо, ты останешься в истории с операми. А еще?

- Может быть, останутся интервью с тобой.

- Если Интернет будет... Я имела ввиду твои драматические произведения.

- Не знаю, время покажет. Как я могу сейчас об этом говорить?

- Какие из твоих произведений живут своей жизнью?

- Те, что ставятся повторно – комедии и произведения, написанные для детей, мелодрамы.

- Я сравниваю твои комедии с публицистикой, они актуальны, а актуальные вещи устаревают. Хотя, земля круглая, и все возвращается.

- Юмор устаревает. Конечно, бывают вечные комедии, как «Ревизор», к примеру. Вещь устаревает, если юмор направлен на проблему, актуальную лишь в определенное время.

«Министр культуры и три его заместителя ходят на наши постановки. Подозреваю, что они действительно любят наши спектакли»

- Говоря об актуальном юморе, в этом году при «раздаче» звания «народного поэта» вспомнились твои слова из одного интервью. Ты говорил, что «в будущем народные писатели будут ходить большими кучами, и мы тоже будем в этой куче». Поэтому в нынешнее время любая комедия может стать актуальной.

- Я говорил эти слова в том смысле, что мы тоже можем оказаться в таком положении, и наше творчество никто не будет знать. Мы и так были в той куче. В первом ряду сидели кандидаты. Если сложить возраст этих 30 человек, наверное, получится около 2500 лет.

- Как-то на одной встрече ты пригласил Президента в театр, на другой встрече, кажется, пригласил и Айдара Заббарова. Вы отсылаете ему приглашение на каждую премьеру?

- Наше приглашение еще в силе. Не понимаю, зачем Президенту слать приглашение. Придет, как только появятся время и желание.

- Только о вас он и помнит…

- Как он может забыть о существовании театра кукол «Әкият»?! Они же сами построили для нас сказочный дворец в центре города! Похоже, что нас забыли? Как говорят, любовь измеряется не словами, а поступками. Поступки говорят сами за себя. Благосклонность государства к нашему театру и другим театрам показывает истинное к нам отношение, наше значение. Кто-то может смотреть каждый спектакль и в грош тебя не ставить. Может быть так, что здания театров не строятся, имеющиеся разваливаются, у театра нет денег ставить спектакли. Политик может выходить к людям, а на деле бездействовать.

Хвала Аллаху, и министр культуры, и три его заместителя ходят на наши постановки. И не просто по долгу службы, я подозреваю, что они действительно любят наши спектакли!

Может быть, другие руководители приходят реже… особенно в последние годы. Не вижу ничего страшного. Я знаю, сколько всего дел и хлопот даже в масштабе одного театра, а сколько у них этих дел и забот – подумать страшно. Но, исходя из их деяний, мы всегда чувствуем, что мы нужны. Я понимаю, они не могут прийти в наш театр: в тяжелые времена, когда полно других забот, будто во время жаркой уборочной страды, о театре вспоминается не в первую очередь… Может, они бы и сами рады сидеть в театрах, но…

В нашем Татарстане не о чем жаловаться, стыдно жаловаться! Я приехал из Москвы (В этом году Ильгиз Зайниев был членом жюри театральной премии «Золотая маска» – авт.), общался там с разными людьми. Когда рассказывал о жизни театров в Татарстане, заработной плате артистов, частоте присвоения званий, строительстве театров в последние годы, у всех глаза на лоб лезли. Я абсолютно искренен – не имею привычки заискивать. Я показал им фото новых зданий театров, и, кажется, меня там сочли сказочником – тем более, я из театра кукол «Әкият» (сказка – авт.), потому что трудно поверить в правдивость моих рассказов.

- Хорошо, скажем, что правительство вас опекает, о вас заботится. А театр в ответ работает соответствующим такому вниманию образом?

- Я не знаю людей, которые в каком-либо театре бьют баклуши. Мне кажется, каждый старается работать по мере своих сил. Творчество — это такой процесс: один спектакль может быть отличным, другой – получится слабеньким. Этим оно и интересно, и этим оно печально. Может быть так, что в один прекрасный день у успешно работающего человека вдруг пропадает данный ему свыше дар, талант, и он перестает быть успешным. Профессиональные качества, вероятно, останутся, но… вот бывают красивые люди, но без внутреннего обаяния. А иные привлекают всех. Дарованный Аллахом дар похож на обаятельность. В один из дней его может не стать.

- Либо он его меняет на славу или чин…

- У кого как, но талант может быть утерян. Тот же человек, так же трудится, и, казалось бы, все так, все правильно… Например, писатель, написавший большие произведения… те же слова, но не привлекает… вот такое оно – творчество!

- А человек сам может об этом знать?

- Иногда знает… мучается… а что делать? Куда идти? Не бросишь же все…

- А что он должен делать в таком случае? Писатель, артист, режиссер – творческий человек – должен и впредь мучать и других, и себя?

- Он ведь думает, что вот-вот у него получится, верит, что это будет шедевр.

- У самого творческого человека может возникать чувство, что «вот это не совсем получилось»? Или он думает, что не заметят, не напишут, не скажут… пропустят? Или же мыслит, что каждая написанная, поставленная или сыгранная вещь гениальна? В частности, ты сам получаешь чувство довольства от каждого написанного и поставленного произведения?

- Не к одной из своих работ я не относился как к просто работе – могу сказать точно. Иногда неожиданно все складывается удачно и получается легко… ну как легко… в это обычно бывает много всего вложено еще до начала работы. Не могу сказать, что свои спектакли я люблю в качестве спектаклей. Потому что, во-первых, я вкладываю в них столько жизни и энергии. Во-вторых, в начале пути каждый мой спектакль всегда был связан с какой-нибудь болезнью – что-то вдруг начинало болеть. Например, начиная ставить в Челнах «Слугу двух господ», я мучился от бессонницы и дергания глаза. Ты не спишь, весь на нервах… и вот выходит спектакль, и как его полюбить после стольких страданий?! Видеть его не можешь, хочется забыть о нем. Он забрал столько энергии. Через время, отстранившись, смотришь повторно и оцениваешь уже по-другому. Работая над «Ричардом», чуть не лишился своей бороды…

- А что было первично – работа над постановкой или выпадение бороды? Она стала выпадать уже в процессе работы над спектаклем или до его начала?

- Начал работать, и борода начала выпадать. В начале борода была длинной и густой. Стала выпадать клочьями, чуть дотронешься руками. Еле как привели в порядок – с помощью таблеток, зельев бабушек. На другом спектакле заболел живот…

- А что у тебя болело во время постановки «Адэмнэр»?

- Так было в начале пути. Не хватало профессионализма, толком работать не умел, боялся артистов. А сейчас у меня так много работы, что времени на эмоции не остается.

- Значит, сейчас болезней не осталось?

- Сейчас я будто превратился в постоянно больного – будто каждый день, не переставая и все болит.

«Осенью планирую в Пскове ставить Галиасгара Камала»

- Где тебя сейчас ждут?

- В Атне. Осенью планирую в Пскове ставить Галиасгара Камала.

- А от театра Камала есть предложения?

- Нет.

- Комедии сейчас они сами ставят...

- Меня можно приглашать не только на комедии. Почему я всегда должен выполнять лишь тяжелую работу, я и драму умею ставить.

- Хочешь ты этого или нет, но театры любят зарабатывать на твоих комедиях…

- Они меня в целом любят, и я их тоже.

- Раз заговорили о театре Камала, тут выяснилось, что многие мечтают оказаться в его здании после того, как камаловцы переедут в новое. А ты там кого видишь?

- Мне кажется, его нужно сделать филиалом театра кукол «Әкият».

- Ты порой себя жалеешь оттого, что много работаешь?

- Мне кажется, можно работать еще больше. Хвала Аллаху, без дела не сижу!

- То есть не слоняешься?

- Тело может. Но я ведь работаю головой.

- А где может слоняться при этом тело?

- В театре может быть, или просто лежать на диване…

- Прогулки, катание на лыжах вокруг Лебяжьего озера…

- В плане отдыха, мне не свойственно лежать на пляже, петь и танцевать.

- Тебя можно найти в социальных сетях. Запомнился твой единственный пост – ты писал, что в одиночку расколол целый КамАЗ дров. Не хватает на все это времени или не хочешь открывать свою жизнь?

- ВПНы не устанавливал. Я и раньше писал только о театре, просто ради рекламы театра. А так… это ведь тоже большой труд. Не вижу в нем смысла, для меня это бессмысленный труд. Но и его нужно уметь делать. Люди делают это на автомате: тут же снимают, тут же выкладывают. А мне требовалось бы целый день раздумывать, про что написать пост. Да и кому какое дело до меня и моей личной жизни? Кому я нужен?

- Ничья не нужна. Но другие думают иначе. Но про дрова ты написал…

- Я не сам колол. Приврал. Дрова привезли, а я просто натаскал. Был один. Стало скучно. Нельзя удержать читателя одной рекламой театра. Решил разбавить юмором и написал «20 КАМАЗов дров». А сейчас и выкладывать негде. Хотя вот меня недавно научили выкладывать рекламные новости в статусе ватсапа. Оказывается, это тоже смотрят.

- Меня тоже научишь. В этом году ты выпускаешь студентов в Казанском театральном училище. Двух твоих студенток встретила на кастинге, они красивые, мне кажется, интересные. Курс Ильдара Хайруллина тоже выпускается. На двоих у вас получается почти два десятка выпускников. Куда они пойдут, труппы театров, насколько мне известно, укомплектованы?

- Да, четыре года незаметно прошли. Работу найти нелегко. Во многих театрах нет мест, в том числе, и в нашем, молодежь не знает куда податься. Но мои студенты, хвала Аллаху, талантливы, красивы, хорошо воспитаны и любят театр – надеюсь, не потеряются.

- То есть, мои красивые и талантливые, вы свободны, а дальше сами за себя?! Одним словом, ты сейчас не будешь предлагать перевести пожилых артистов на договор, и взять на их место молодые дарования?

- Мы и сами голову ломаем, ищем возможности. Пообщался со многими другими театрами – в Татарстане, по России. Даст Аллах, найдется возможность. Работаем.

- Будешь собирать еще группу?

- Нет. В педагогической деятельности пока ставлю на паузу. На своих детей бы время найти.

- Свое будущее видишь на нынешнем месте?

- Не знаю, не думаю об этом.

- Как долго человек может работать на одном месте?

- Ильдус Насихович (Ильдус Зиннуров – прежний гланый режиссер театра кукол «Әкият». – авт.) проработал 42 года.

- Думаешь, все, кто работает с детьми, работают из любви к детям? Я долгие годы трудилась в редакции детского издания. Сейчас понимаю, что не люблю детей…

- Ты это напишешь?

- Любила, когда растила своего ребенка. Сейчас как-то отошла от всего этого мира и, кажется, не имею желания работать для детей.

- Мои еще маленькие, могу работать с детьми.

- Они растут. Говорю же, когда моя была маленькой, или когда ее еще не было, мне было интересно.

- Мне кажется, тут еще надо учесть, востребован ли ты где-то еще. Быть может, ты нигде никому не сдался. Даже если остановился на высшей точке, и начался застой, нет развития… а когда не растешь сам, твой коллектив тоже не будет развиваться. Нужно почувствовать это время и самому уйти.

- Руководитель разве может уйти по своему желанию?

- Почему нет?! Туфан из русского ТЮЗа ушел сам, например.

- Так то Туфан… он может…

- Ильдус Насихович тоже сам ушел. И Роза Саитнуровна тоже. Примеров в нашем театре хватает.

- Спектакли для детей ставишь с любовью?

- Я вообще никогда не делаю то, что не люблю. Нас Фарит абый (Бикчантаев) так научил: коль взялся – нужно любить!

- Знаешь, что нужно детям?

- Примерно. Всему учишься… Дети – те же люди, только требовательнее.

- Ты говорил, если когда-нибудь татарский народ исчезнет с лица земли, то сам будет в этом виноват. Мы до сих пор виноваты только сами? Твое мнение еще не поменялось?

- Конечно, сами.

- А что мы можем сделать?

- Я ставлю татарские спектакли. Стараюсь научить детей говорить на родном языке. Если каждый будет делать по мере сил, не думая глобально, мне кажется, изменения были бы глобальными.

- Ты оптимист?

- Оптимистом просыпаюсь, пессимистом ложусь спать. Иногда наоборот.

- Что раздражает тебя в последнее время? И вообще, как ты подавляешь гнев?

- Не знаю. Обычно ругаю сам себя. Но быстро отхожу, зла не держу.

- Скажи о журналистах что-нибудь хорошее, или плохое, и на этом завершим наше интервью.

- Я ведь не выжил из ума, чтобы говорить о вас плохо! Так люблю журналистов, дай вам бог помощи!

Автор: Рузиля Мухаметова, intertat.tatar; перевод с татарского