«Хан Фикрят»: мегастройки коммунизма и афганские тайны

Жаркий день. Дорога в раскаленном от солнца афганском городке. По ней едет машина с флажком Советского Союза на капоте. Внезапно перед машиной возникает толпа возбужденных афганцев. Сначала они что-то кричат и вдруг переходят к активным действиям – окружают машину и с криками «Аллах акбар» начинают ее раскачивать, пытаясь перевернуть. Пассажиры машины, а точнее, вооруженная охрана, поняв, что дело может закончиться плохо, открывает огонь из автоматов. Предупредительная очередь в воздух мгновенно охлаждает пыл напавших. Толпа мгновенно исчезает, как будто ее и не было.

На линии «фронта»

Это реалии Афганистана начала 1980-х годов. А в машине тогда находился чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Афганистане Фикрят Ахмеджанович Табеев. Он отработал на этом посту в самый сложный период – с 1979 по 1986 год. Семь лет на линии фронта, когда в принципе могли убить в каждый из дней. Табеев позднее вспоминал, что в сейфе посольства на всякий случай лежало его официальное письмо руководству страны. Письмо с просьбой вскрыть в случае его гибели. В нем он просил руководство в случае смерти его и его супруги Дины Мухамедовны взять шефство над его детьми.

Табеев и тогда виду не подавал, и в воспоминаниях никогда не говорил об опасностях работы в Афганистане. Однако, по данным советской разведки, некоторые главари моджахедов строили планы похищения советского посла с целью последующего выставления условий советским властям. В Афганистане Табеев, этот высокий, мощного телосложения человек, похудел почти на тридцать килограммов и больше никогда уже не набрал прежний, «доафганский» вес.

«Фикрят хан»

Фикрят Табеев – до командировки в Афганистан – на протяжении 19 лет первый секретарь Татарского обкома партии, член ЦК КПСС. В Татарстане его за глаза называли «патша» (царь), в Москве не иначе как «Фикрят хан». Любят у нас эти прозвища с историческим подтекстом. В данном случае это было очень близко к правде.

После Афганистана – первый заместитель председателя Совета Министров РСФСР, председатель Фонда федерального имущества при Верховном Совете России. Кандидат экономических наук, причем кандидат полновесный. Диссертацию подготовил, будучи аспирантом кафедры политэкономии Казанского университета, а защитил в Московском университете, еще до того, как перешел на партийную работу.

Прощание с детством

Он родился 4 марта 1928 года в Мещерской, или иначе мишарской, стороне – в селе Азеево Рязанской области. Отец Ахмеджан Мухамеджанович – участник Гражданской войны, связист легендарного красного командарма Михаила Фрунзе. Мать Сабира Музиповна – работница колхоза. Фикрят рано остался без отца, тот погиб на Калининском фронте в 1942 году. Табеев так вспоминал проводы отца на фронт.

«За околицей села сани остановились, – рассказывал он. – Отец меня высадил и сам сошел с саней. Крепко обнял и высоко поднял. Потом поцеловал и… заплакал. И сегодня у меня перед глазами стоит отец, такой большой, под два метра ростом, со слезами на глазах и щеках. Больше я отца никогда не видел. К сожалению, нашему поколению и похоронить отцов не посчастливилось». Этот поворот за околицей села часто снился Табееву. «Именно тогда и закончилось мое детство», – признавался он.

В год окончания войны 17-летний Фикрят, получив аттестат зрелости, поступает в Бакинское высшее военно-морское училище. Возможно, он стал бы не партийным и дипломатическим «генералом», а самым настоящим адмиралом. Но… не сложилось. Мать настояла, и он вернулся в деревню. Начал работать в колхозе, но родной дядя посоветовал учиться дальше. «Пропадешь ты здесь, в колхозе», – сказал он ему. Мать перечить желанию Фикрята не стала (к этому времени уже вернулся домой с фронта и старший брат), и Табеев успешно сдает вступительные экзамены и поступает учиться на историко-филологический факультет Казанского университета. Так начинается его головокружительная карьера в Татарстане.

Альма-матер

Условия жизни в годы учебы тяжелые. Табеев вспоминал, что жили в общежитии, в комнате – 30 человек. Ночью по полу бегали голодные крысы. Матрасы (а их передали в общежитие из казанских госпиталей) кишели вшами. Голод и нищета. Студенты одалживали друг у друга носки, чтобы ходить на свидания.

Фикрят, несмотря ни на что, учится не просто хорошо, а только на отлично и в скором времени становится сталинским стипендиатом. Таких на его курсе только двое. А сталинская стипендия – это сумасшедшие по тем временем деньги, 790 рублей – две средние месячные зарплаты. Пока стипендию оформляли (документы туда, документы сюда), прошло четыре месяца и за это время «набежало» больше трех тысяч рублей, которые Табееву и выдали все сразу. Половину тут же отправил матери в деревню, а на остальные устроил пир горой для однокурсников. Купил на колхозном рынке десять гусей, из которых в студенческой столовой сварили вкуснейший суп-лапшу. Угощение вышло на славу. Согласитесь, поступок по тем временам. Да и по нынешним тоже не слабо...

В годы учебы в университете Табеев быстро включается в общественную жизнь. Путь стандартный, но стремительный. Сначала староста группы, затем комсорг факультета, на третьем курсе уже председатель студенческого профкома университета.

В бытность профсоюзным лидером ему даже довелось выступить на совещании ВЦСПС в Москве. Дело было так. Положением дел в Казанском университете заинтересовались на самом верху. Приехала высокая комиссия, проверили, что да как, и пригласили Табеева в столицу, рассказать о своей работе перед высоким начальством. В декабре 1949 года поехали в Москву вместе с ректором. Удивительно, но факт – никакой строгой цензуры, запрета говорить о проблемах. Несмотря на волнение, выступил, не постеснялся рассказать и о крысах и вшах, бедственном положении студентов. На следующий день Табееву вручили 600 тысяч рублей наличными, чтобы раздать нуждающимся студентам. К казанскому поезду прицепили вагон с одеждой, обувью и другими необходимыми товарами. В Казань Табеев вернулся уже как сказочно богатый падишах. Богатство, правда, быстро раздал всем нуждающимся студентам университета.

Много позднее Табеев, уже будучи членом ЦК КПСС, узнал о подоплеке невиданного аттракциона щедрости. Оказывается, команду помочь Казанскому университету дал лично Сталин. «Надо сделать так, – сказал он, – чтобы один из старейших вузов мира, носящий имя Ленина, был достоин этого высокого звания». Поэтому и постарались не за страх, а за совесть. Ну или наоборот.

Секретарь на день

На четвертом курсе Табеев уже заместитель секретаря парткома университета, а это практически статус райкома партии. Учеба в КГУ окончилась аспирантурой кафедры политэкономии.

Хотя в 1952 году его карьера чуть было кардинально не изменилась. На излете своего правления Сталин планировал разделить Татарстан на области и создать три обкома партии – Казанский, Чистопольский и Бугульминский. Табеева даже назначили секретарем Бугульминского обкома комсомола, но должность просуществовала всего несколько дней. Внезапно от планов отказались, и ТАССР сохранилась как единая республика. Что это было, сказать трудно, но очевидно, что республика прошла по краю.

Несостоявшийся комсомольский вожак Табеев продолжил учебу в аспирантуре уже Московского государственного университета и, защитив диссертацию, вернулся на работу в университет Казанский.

Дина

В годы учебы в университете Табеев встречает спутницу жизни – студентку мединститута Дину. Они поженились в 1951 году. «Запомнилось, – рассказывал Табеев, – что когда мы собрались идти в загс, у меня не было галстука. Искали всем общежитием и, в конце концов, нашли!» Вскоре один за другим в семье родились двое сыновей.

Впоследствии Дина Мухамедовна стала доктором медицинских наук, возглавила первую кафедру рефлексотерапии, работала по этому направлению как в Казани, так и позже в Москве – в институте имени Сербского.

Везет тому, кто везет

Табеев, возможно, так и продвигался бы по научной линии. Но активного молодого преподавателя уже знали в обкоме партии. В 1957 году Татарстан возглавил бывший член президиума ЦК КПСС, влиятельный партийный руководитель союзного уровня, экс-министр государственной безопасности Семен Денисович Игнатьев. После смерти Сталина Игнатьев попал в опалу у Хрущева, и в 1957 году его назначили первым секретарем Татарского обкома партии. Игнатьев приложил немало усилий, чтобы омолодить Татарский обком, несколько встряхнуть прикипевший к руководящим креслам партийный и государственный аппарат.

Табеев в воспоминаниях пишет, что главным достоинством Игнатьева было умение разглядеть в людях организаторский талант, незаурядные деловые, политические качества. Возможно, он имел в виду и себя самого. Но на самом деле история его перехода из Казанского университета на работу в обком партии была довольно будничной, возможно даже несколько случайной. Таких активных ребят, подобных ему, было немало. Однако, как известно, везет тому, кто везет. В смысле – везет на себе работу. На вакантную должность завотделом обкома Игнатьев дал указание найти молодого, но опытного работника. «Нужны высокие, статные, солидные работники, чтобы вызывали уважение у людей», – примерно так выразил свои пожелания Игнатьев. Инструкторы обкома взялись за поиск кандидатуры и вскоре привели из университета молодого преподавателя политэкономии Фикрята Табеева.

После собеседования с секретарем обкома Камилем Фасеевым состоялась беседа с Игнатьевым. Так, с легкой руки Фасеева в декабре 1957 года 29-летний Фикрят Табеев оказался на работе в обкоме партии на должности заведующего отделом науки, школ и культуры.

Переход из преподавателей в чиновники – дело непростое. Меняется всё, от режима работы до психологии. Непросто объяснить себе, чем же ты конкретно занимаешься. Вот только что учил студентов, а сейчас уже перебираешь бумаги, занимаешься чем-то не очень осязаемым. Табеев признавался, что поначалу очень жалел о том, что ушел с преподавательской работы. «Мне даже сны снились о том, как я читаю лекции, веду семинары. Бывало и так: сижу я в своем кабинете в обкоме и размышляю: что я в этом кабинете делаю, кому я здесь нужен? Мне не хватало любопытных, загорающихся во время лекций глаз студентов, жадно схватывающих знания, не хватало живого, прямого общения».

Но постепенно происходила эволюция взглядов, приходило осознание своего нового статуса. Помогало прежде всего именно живое общение, о котором говорит Табеев. Общение, конечно, во многом носило специфический оттенок.

Наука и культура – сферы особые, их делают люди творческие, это не дисциплинированные директора заводов и председатели колхозов. К Табееву часто приходили с различными жалобами учителя, артисты, ученые. И надо было на них, говоря партийным языком, реагировать. «Помню, – рассказывал Табеев, – на прием однажды пришел известный оперный певец Усман Альмеев и с порога кабинета запел… Я сижу. Закончил петь, спрашивает: “Фикрят, тебе нравится, как я пою?” Я говорю: “Нравится”. Он в самом деле был хороший певец, народ его любил. “А ведь меня из филармонии хотят выгнать, ты меня должен защитить”. Защитил я его, оставили в филармонии. Вот так и сижу с утра до вечера, жалобщиков выслушиваю, сам себя укоряю.

Но постепенно неудовольствие ушло, пришло понимание своей нужности, понимание того, что работа с людьми – это и есть суть партийной работы. И сразу на душе полегчало, будто какая-то тяжесть упала. А когда меня сделали секретарем по идеологии, тут уж я развернулся вовсю: много выступал перед людьми, особенно перед молодежью, студентами», – вспоминал Табеев.

Всего через год, в возрасте тридцати лет, Табеев стал секретарем обкома партии по идеологии. Карьера стремительная, куда уж, казалось бы, быстрее?

Но это было только начало. Через два года над Казанью, вернее над первым секретарем Татарского обкома Семеном Игнатьевым, сгустились политические тучи. Москва в лице ЦК партии не прощает ему излишнего, на ее взгляд, внимания к развитию татарской культуры и языка. Его и обком обвиняют в утрате партийного чутья, потакании национальной ограниченности. Хотя все «прегрешения» заключались в попытках возродить полноценное изучение татарского языка в школах, возвратить экзамены на татарском языке, поднять престиж языка и национальной школы – и все это не в ущерб русскому языку, а наряду с ним.

«Молодым везде у нас дорога…»

В начале января 1960 года стало ясно, что Игнатьев исчерпал лимит доверия со стороны ЦК партии и покинет республику. На должность первого секретаря более всего претендовал второй секретарь обкома – Салих Батыев. Он даже поменял национальность в паспорте: с башкира на татарина. Но Игнатьев относился к Батыеву настороженно. Было за что. Во всех сложных вопросах Батыев уходил то в открытую, то в неявную оппозицию к Игнатьеву. Так было и с татарским вопросом, когда Батыев заявил на бюро обкома, что допущено излишнее выпячивание национальной проблемы, стремление сохранить татарские школы чуть ли не насильственным путем. Табеев, кстати, во всех подобных ситуациях отмалчивался и никак не проявлял ни своей позиции, ни тем более амбиций. Природная осторожность плюс умение быстро учиться.

В результате Игнатьев, сохранивший серьезное влияние в Москве, сумел отодвинуть Батыева в сторону и продвинуть на должность первого секретаря своего фаворита – Фикрята Табеева. В его пользу сыграл и возраст. Не только Игнатьев, но и Хрущев благоволил молодым кадрам. В активе Табеева и отсутствие явных ошибок и провалов. Он работал в обкоме недавно, поэтому сумел дистанцироваться и от баталий по татарскому языковому вопросу.

У руля

Так, судьбе было угодно, что при поддержке Семена Игнатьева в конце октября 1960 года Табеев был избран первым секретарем Татарского обкома партии. Потерпевший поражение в аппаратной борьбе Батыев стал председателем Президиума Верховного Совета ТАССР – органа, безусловно, высокого, но по факту несамостоятельного, штамповавшего решения, предварительно одобренные обкомом партии. Прежнему председателю Верховного Совета Камилю Фасееву, одному из инициаторов повышения внимания к татарскому языку, человеку, в свое время взявшему Табеева на работу в обком партии, пришлось уйти на преподавательскую работу. Такие люди в обкоме теперь были не нужны.

Интересно, что смотрины Табеева у Хрущева прошли уже позже, после избрания первым секретарем. 32-летний Табеев, конечно, несколько сомневался в своей способности руководить столь крупной республикой. Но Хрущев спокойно и коротко разъяснил: «Чего волнуешься? Не справишься – снимем».

У татар есть поговорка: «Үзе курка үзе йолкый», смысл которой близок к: «Глаза боятся, руки делают». Этому принципу Табеев и следовал.

«Признаюсь, – вспоминал он позже, – по молодости, по горячности делал много ошибок. Иногда поправляли, иногда, наверное, стеснялись, но я сам осознавал свои промахи, анализировал. Такой самоанализ нужен каждому руководителю». В общем, научный склад мышления, сформированный в университете, сослужил ему хорошую службу.

Эпоха великих строек

Так в Татарстане началась эпоха Табеева, продлившаяся 19 лет. Эпоха, вобравшая в себя и хрущевскую оттепель, и брежневский застой. Для Татарстана это время, наверное, более справедливо назвать эпохой великих строек и невиданной по масштабам добычи нефти. Нефти, которой в республике выкачивалось столько, сколько добывали ведущие мировые нефтяные державы. Нефти, благодаря которой развивалась экономика огромной страны. Вклад Табеева в эту эпоху, в экономическое развитие Татарстана – огромный. Его успешная работа по использованию экстенсивной добычи черного золота для интенсивного развития экономики Татарстана – показатель масштабного мышления, умения заглянуть в будущее.

Посудите сами. В 1960-х годах в Татарстане все более активно растет добыча нефти. Сравните темпы: в середине десятилетия в республике добывали около 70 миллионов тонн в год, а в 1970-м – уже 100 млн. Пик нефтедобычи пришелся на 1975 год – тогда извлекли рекордные 103 миллиона.

Первый миллиард тонн нефти в Татарстане извлекли в 1971 году, в 1982 году – уже второй миллиард. В 1964 году заработал самый протяженный нефтепровод в мире – «Дружба». Он подавал нефть от Альметьевска в ГДР, Польшу, Венгрию и Чехословакию.

Татарстану от всего этого богатства практически ничего не доставалось. В нефтяной отрасли республики в короткие сроки были задействованы десятки тысяч специалистов и рабочих. Но не было ни дорог, ни жилья, ни школ и больниц. Поселки вокруг нефтяных качалок тонули в бездорожье. Все это грозило в недалеком будущем серьезными социальными проблемами. Недостаточно выделялось средств и на обустройство новых скважин, что сдерживало не только увеличение, но и поддержание текущей добычи. А центр требовал все больше и больше: «Нефть любой ценой!»

Табеев, понимая масштаб растущих проблем, пытается убедить Москву в необходимости строить инфраструктуру. Не найдя должной поддержки в союзном Совмине и ЦК партии, обращается лично к Леониду Брежневу.

Табеев так вспоминал об этом: «С министром нефтяной отрасли Шашиным, главным инженером «Татнефти» Грайфером мы подготовили проект постановления ЦК и Совмина СССР. В нем мы все просчитали, обосновали. А документ должны завизировать десятки ответственных товарищей, включая секретарей ЦК, зампредов Совмина, председателя Госплана Байбакова и прочих чиновников рангом пониже. Ну никто не визирует! Задачу добыть 100 миллионов тонн нефти поставили, а деньги давать не хотят, волокитят.

Я пошел к Брежневу с проектом постановления ЦК и Совмина, другого выхода уже не видел. «Леонид Ильич, – говорю, – зачем закладывать 100 миллионов тонн нефти в план, если это не подкрепляется финансами, если под них не дают ни копейки?» Брежнев терпеливо выслушал все мои жалобы. Задал лишь один вопрос: с кем готовили проект постановления? Я ответил. «Вызывайте Шашина», – распорядился он. Пригласили еще «спеца» из отдела ЦК, с которым мы прорабатывали вопрос. Брежнев допытывался: «Уверены ли мы в своих расчетах, все ли правильно записали в проекте?» Потом обращается ко мне: «А экземпляр проекта постановления у тебя есть?» «А как же», – говорю я и протягиваю тяжеловесный том, думая, что он хочет пролистать его. А Леонид Ильич взял ручку и… тут же подписал документ… Это, пожалуй, единственный случай в истории страны, когда судьба многомиллиардных вложений в добычу нефти была решена одним человеком, без обязательной визы других руководителей! Разве это не смелость?»

Благодаря этим усилиям Табеева, поддержанным Брежневым, в республику начали вкладываться значимые средства как в нефтяную отрасль, так и в обслуживающую инфраструктуру. В короткое время выросли по сути новые города: Альметьевск, Лениногорск, Нижнекамск, Азнакаево, Бавлы, рабочие поселки Джалиль, Актюба. Заметно преобразились и Бугульма, Елабуга, Мензелинск, Заинск, Нурлат.

Под личную ответственность

История Нижнекамска и Нижнекамского нефтехимического комбината также тесно связана именно с Табеевым и Брежневым. Изначально решение о комбинате было принято еще по инициативе Игнатьева. Однако объемы производства были запланированы незначительные. Вместе с тем ежегодно на нефтепромыслах Татарстана сжигались миллиарды кубометров попутного газа. Огромные деньги. Один из американцев, побывавший в республике в те годы, так и заявил, что, мол, на этом газе он бы сколотил многомиллиардное состояние.

В середине 1960-х в Сибири активно строился Тобольский нефтеперерабатывающий завод. Хотя по всем расчетам возведение завода в центре европейской части страны, рядом с огромными залежами нефти, было целесообразнее и эффективнее. Но Табееву заявляли: «Зачем Татарии такой завод? У вас берет начало нефтепровод «Дружба». Вот и качайте нефть! Для чего вам лишняя головная боль?» Кроме того, вокруг Татарии построены заводы-комплексы в Уфе, Куйбышеве, Горьком…» Противостоять этой сложившейся практике – использования Татарстана как поставщика сырья – было неимоверно трудно. Но упрямый Табеев убеждает Брежнева, приводит расчеты, аргументы. Брежнев умел слушать и в конце концов соглашается с Табеевым, вопреки позиции Госплана и Совмина СССР.

Так принимается решение о строительстве Нижнекамского нефтехимического комплекса с современным городом – Нижнекамском. В решении Политбюро ЦК КПСС было записано: «Принимается под личную ответственность первого секретаря Татарского обкома КПСС Табеева». Так было положено начало «Нижнекамскнефтехиму» и городу Нижнекамску.

В 1970-е годы в Нижнекамске побывал американский сенатор Уолтер Мондейл (будущий вице-президент США при Джимми Картере и кандидат в президенты США, проигравший в 1984 году Рональду Рейгану). Мондейл заявил сопровождавшему ему Табееву, что Нижнекамскнефтехим производит столько продукции нефтехимии, сколько не производят все заводы США. И даже пообещал пригласить Табеева на охоту в случае своей победы на президентских выборах. С победой у Мондейла не вышло, как и с совместной охотой. Чего не скажешь о Табееве, вышедшем победителем, благодаря усилиям которого в чистом поле был построен крупнейший нефтехимический комбинат в Европе, а рядом вырос город Нижнекамск.

Борьба за КамАЗ

1969 год. По рельсам стучит поезд Москва – Минск. В одном из купе правительственного вагона собралась компания. Играют в домино. Компания непростая. Один из азартных игроков – генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Среди его партнеров по игре и Фикрят Табеев. По дороге на празднование юбилея Белоруссии решили скоротать время за игрой.

Табеев, улучив момент, обращается к Брежневу: «Леонид Ильич, давайте построим автомобильный завод в Татарии. Зачем его строить в далекой Сибири? Везти туда за тысячи километров людей, станки, оборудование. А потом, когда завод будет построен, опять же везти оттуда по всей стране 150 тысяч грузовиков, 250 тысяч дизельных двигателей». Брежнев даже бровью не повел. Через некоторое время Табеев опять: «Леонид Ильич, у нас мощная строительная база, большой людской потенциал… Даю слово, – рискует Табеев, – что построим первую очередь завода за пять лет, вторую тоже за пять лет…»

Дело в том, что в это время уже было принято правительственное решение о строительстве завода большегрузных автомобилей под Красноярском. Строительство включало два этапа, каждый по десять лет. Инициаторами строительства завода в Сибири были председатель Госплана СССР Николай Байбаков и председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин. Но Табеев не побоялся выступить со своей позицией.

Брежнев тогда в поезде ничего не ответил. На обратной дороге из Минска, вспоминал Табеев, генсек потряс его своим увлечением – стихами. Брежнев наизусть читал Есенина. Табеев тоже любил Есенина, немало его стихотворений тоже знал наизусть, но Леонид Ильич читал неопубликованные произведения. Табеев решил не ударить лицом в грязь и, вперемежку с Есениным, декламировал своих любимых поэтов – Тукая, Такташа, передавая в своем вольном переводе смысл их поэзии.

И тут Леонид Ильич поразил Табеева еще одним откровением: «А я ведь, Фикрят, пешком прошел Татарию». Оказывается, когда Брежнев учился в землеустроительном техникуме, на практику его направили в Татарстан, и он пешком прошел путь от Мензелинска до Челнов, отмеряя километры саженем, был тогда на селе такой удобный измерительный инструмент.

Что тогда помогло Табееву: ностальгия Брежнева по молодости, общая любовь к поэзии Есенина или убедительные аргументы? Важно, что оказался в нужное время в нужном месте. Брежнев дал команду проверить обоснованность проектов строительства как в Красноярске, так и в Татарстане. Основательный анализ и расчеты показывали – Табеев прав, экономически целесообразно строить в Набережных Челнах.

Вскоре Табеева вызвали на заседание Политбюро ЦК. Брежнева не было, заседание вел Михаил Суслов. Политбюро решило строить завод в Набережных Челнах.

Вот так было положено началу строительства КамАЗа. На востоке республики появился новый крупнейший в масштабах страны промышленный центр. И это тоже заслуга Фикрята Табеева. Нужно признать, что многие не верили в возможность столь быстрого строительства завода. Владелец автомобильного концерна «Форд», осмотрев строительные площадки, заявил, что в столь короткие сроки уложиться невозможно. «Если вам это удастся, то я вступлю в коммунистическую партию», – опрометчиво заявил миллиардер. Но он просчитался. В декабре 1969 года на стройплощадке извлекли первый ковш земли, а в феврале 1976 года с конвейера вышел первый «КамАЗ». Табеев сдержал слово. Форд молчал, и, на его счастье, ему решили не напоминать о данном обещании.

На грани «провала»

Примерно в это же время резко возросший авторитет Фикрята Табеева едва не сослужил ему дурную службу. Так тоже бывает, и нередко. Член Политбюро ЦК КПСС Александр Шелепин предложил кандидатуру Табеева на должность секретаря ЦК партии. А Шелепин, в свое время сыгравший весомую роль в назначении Брежнева генеральным секретарем ЦК, в последующие годы уже слыл оппонентом Брежнева. Генеральный его недолюбливал и опасался заговора. Вот и сейчас Брежнев по-видимому посчитал, что Шелепин рекрутирует в ЦК своих сторонников. На заседании Брежнев ничего не сказал, но Табеева вскоре к себе вызвал.

Табеев вспоминает. «Иду я по коридору на прием к Леониду Ильичу. Слышу – кто-то бежит сзади меня. Оглянулся – это Федор Кулаков, член Политбюро, секретарь ЦК.  “Фикрят, откажись”, – прошептал он, повернулся и пошел обратно. Я так и не понял, почему он решил вмешаться в это дело. Кстати, я даже точно и не знал, зачем меня вызывает генсек, хотя слухи о том, что меня куда-то хотят “двинуть”, конечно, доходили.

Захожу, Леонид Ильич выходит мне навстречу: “О, Фикрят!” Поставил на стол коньячок и в такой дружеской обстановке начинает задушевный разговор: “Тут на Политбюро речь шла о вас, есть предложение избрать вас секретарем ЦК. Я не возражаю. Хотите – пожалуйста”, – и, выжидательно, с прищуром так, на меня смотрит. Я тут же вспомнил совет Кулакова, слухи об оппозиции, о себе и говорю: “Леонид Ильич, мы только КамАЗ начали строить с вашей помощью. Дайте, – говорю, – возможность его закончить. Я же обещал вам в течение пяти лет сдать первую очередь завода”. После моих слов глаза его как-то потеплели. “Ну ладно, – говорит, – давай тогда немножко выпьем”»

Вот так Табеев, оказавшись, что называется, на грани провала, с честью выкрутился из щекотливой ситуации. «Видимо, ангел-хранитель помог», – вспоминал он.

Где построен коммунизм?

В годы правления Табеева в Татарстане строили много. Но не все решения были удачными. Так, Табеев сожалел, что не смог отстоять свою точку зрения на строительство Нижнекамской ГЭС. Тогда в результате затопления и образования водохранилища под водой остались тысячи гектаров плодородных земель и пастбищ, чем, конечно, был нанесен огромный урон как экономике, так и экологии республики. Излишне говорить, что в зоне затопления оказалось множество населенных пунктов, из которых пришлось переселять людей. Но тогда решение продавили. Табеева, написавшего записку с возражениями в Политбюро, даже вызвал председатель Совмина РСФСР Геннадий Воронов и в грубой форме, с использованием нецензурной лексики приказал оставить свое мнение при себе.

Чтобы представить себе эпоху Табеева в Татарстане, нужно упомянуть и построенные при нем: «Казаньоргсинтез» - один из флагманов отечественной нефтехимии, Заинскую ГРЭС, одни из самых крупных тепличных хозяйств в Советском Союзе – «Майский» и «Весенний». В Казани построили новое здание театра имени Галиаскара Камала, уникальное здание цирка с дискообразным куполом, новые высотные здания Казанского университета (их строительство Табеев лично пробивал в Москве) и многое, многое другое.

И в сельском хозяйстве республика была одним из лидеров по производству продовольствия в стране. Но нужно сказать и о другом. Татарстанцы, несмотря на экономические успехи, жили голодно.

Один из бывших секретарей райкомов партии республики рассказывал как-то, что в молодости, будучи призванным в армию, попал служить в Ленинград. В первую увольнительную вышел в город и, увидев магазины, в которых есть продукты, красиво одетых женщин и мужчин на улице, был просто в шоковом состоянии. «Так вот где, оказывается, построен коммунизм», – подумал он тогда. А в Татарстане в 1960-е годы стояли очереди за хлебом. В 1970-е хлеб появился, но на другие продукты можно было наткнуться только случайно. Продовольствие из республики уходило в союзный фонд. У республики не было почти ничего. Практически все предприятия относились к союзной собственности или собственности РСФСР. Соответственно, всю продукцию приходилось правдами и неправдами выбивать из союзных и российских министерств. Практически ни одно решение, даже переименование улицы, нельзя было принять без разрешения центральных ведомств. Возможности обкома партии, правительства республики были, мягко говоря, весьма ограниченными. Это тоже приметы эпохи Табеева.

Кадры решают всё…

Табеевым в Татарстане была создана профессиональная, относительно молодая и эффективная управленческая команда. Местные кадры росли из самых низов, проходя все ступеньки профессиональной карьеры. Сам Табеев, возглавив Татарстан молодым человеком, разумно подходил к вопросам руководства. Один из нефтяных генералов вспоминал, что когда к ним в первый раз приехал новоиспеченный первый секретарь обкома Табеев, они отнеслись к нему очень настороженно. Ну что может понимать в нефтедобыче это юнец, теоретик, бывший недавно преподавателем политэкономии?

Но Табеев не принимал решений, не посоветовавшись с профессионалами, не вмешивался без особой необходимости в дела промышленности. Старался учиться у других. Этим очень скоро расположил к себе производственников. Довольно смело выдвигал молодых. Так, в 1966 году по его инициативе председателем правительства республики стал 34-летний Гумер Усманов. Он был самым молодым премьером среди коллег в автономных и союзных республиках.

Именно Табеев дал толчок карьере будущего первого Президента Татарстана Минтимера Шаймиева. По признанию Табеева, он давно присматривался к молодому и инициативному инженеру. В 1967 году Табеев взял 30-летнего Шаймиева из мензелинской «Сельхозтехники» в Татарский обком партии. Через два года Минтимер Шаймиев стал министром мелиорации и водного хозяйства – самым молодым министром в республике. Через четверть века он станет политиком федерального масштаба.

При Табееве была выстроена система подготовки руководящих кадров. Выросла целая когорта табеевского призыва. Многие кадры из республики спустя время оказались востребованы и на союзном уровне.

«Святее папы римского»

Но есть еще одна сторона деятельности Фикрята Табеева. Сторона, мягко говоря, спорная. Хотя, в ней, пожалуй, больше его беда, чем вина.

Публичная порка и отставка первого секретаря Татарского обкома партии Семена Игнатьева, обвиненного в потакании национальной ограниченности, излишнем выпячивании (как тогда выражались) национального вопроса стала для Табеева родовой травмой. Возглавив республику, он резко дистанцировался от решения проблем угасающего татарского языка. С отставкой Игнатьева проблемы никуда не делись, но внимания к ним уже не было. Табеев жестко, порою неумеренно догматично следовал линии партии на создание новой общности – советского народа, перебарщивая в своей активности, в стремлении оказаться «святее папы римского».

Убедить его в том, что нельзя ставить знак равенства между развитием национального языка и культуры и национализмом, не получалось, несмотря на все попытки со стороны писателей, деятелей культуры. Одним из первых его решений по посту первого секретаря стала приостановка присуждения Государственной премии имени Габдуллы Тукая, вручаемой за достижения в области развития татарской культуры. Премия была учреждена Игнатьевым. При Табееве премию не давали на протяжении пяти лет.

Камиль Фасеев пишет, что на одном из выступлений на пленуме обкома Табеев заявил: «Сейчас, в период развернутого строительства коммунистического общества, многое из того, что считалось присущим той или иной нации, подчеркивало ее экономические и культурные особенности, – изживает себя. Не имеет смысла выпячивать роль и значение татарского языка, а кто это делает, того следует осуждать!»

К сожалению, его слова не расходились с делом. Дело дошло даже до того, что знаменитому татарскому поэту Хасану Туфану, незаконно репрессированному в 1930-е годы и прошедшему ГУЛАГ, обком партии настоятельно порекомендовал не писать стихов о татарском языке. «Пусть помнит, где он находился в последние годы», – передали Туфану предупреждение из обкома. Отказали и в создании Татарской энциклопедии. Дескать, в союзных республиках еще нет энциклопедий. И вообще зачем нужны татарская, чувашская, башкирская, якутская и прочие энциклопедии? И об этом тоже вспоминал экс-секретарь обкома партии Камиль Фасеев. С каждым годом количество национальных школ продолжало сокращаться, татарский язык все более уходил в сферу бытового общения. Сабантуи и концерты ситуацию не спасали.

Справедливости ради, гораздо позже Фикрят Табеев, видимо, ощущая свою неправоту и переживая в душе, пытался в какой-то мере оправдаться. В одном из интервью он говорит: «Когда я начал работать первым секретарем, мы открыли достаточное количество национальных школ. Они были хорошо оснащены и укомплектованы учителями». При этом он утверждает, что «некоторое сокращение национальных классов и школ произошло в конце 1950-х годов в бытность первого секретаря Семена Игнатьева». Это, конечно, попытка навести тень на плетень. Игнатьев как раз первым и предпринял попытки исправить положение, обратить на это внимание союзных властей.

При этом Табеев обращает внимание на действительно реальную проблему. Дело в том, что многие родители-татары забирали своих детей из татарских школ и переводили в русскоязычные, мотивируя это заботой о будущем ребенка. Эта проблема действительно есть, однако, как подтверждает практика, дети, окончившие в Татарстане школы с татарским языком обучения (при этом в этих школах русский язык изучается в полном объеме), сдают ЕГЭ по русскому языку не хуже, а зачастую и гораздо выше среднероссийского уровня. Дело, скорее, в общем падении престижа и ценности собственной национальной культуры среди самих татар. А школа – она ведь плоть от плоти общества, она не только формирует самосознание, но и зависит от него.

Не признавая столь очевидного факта и перекладывая ответственность на родителей, Табеев говорит: «Это сейчас, когда по вине своих родителей выросло целое поколение людей, плохо знающих свой родной язык, некоторые начали вздыхать: «Ой, Аллах, мы не знаем своего языка!» Однако любое государство при определении языка обучения детей в школах не должно руководствоваться идеологическими соображениями. Это не дело государства. Это дело родителей», – утверждает Табеев в своих воспоминаниях.

А дальше он повторяет известные советские мантры о том, что до Октябрьской революции инородцы фактически были обречены на ассимиляцию и вымирание. Именно при советской власти национальные республики, в том числе и Татарстан, стали республиками всеобщей грамотности, говорит Табеев.

Здесь уместно вспомнить об одном случае, произошедшем в Казани в 1968 году. На съезде Союза писателей ТАССР главный редактор журнала «Казан утлары» («Огни Казани») Рафаэль Мустафин привел данные из советского статистического сборника. Согласно им, количество книг, выпущенных на татарском языке в дореволюционные годы, в два раза превышало число книг на татарском, выпускаемых в 1960-е годы. Конечно, речь шла о книгах, напечатанных на арабской графике. Что касается образования в дореволюционные годы, то Мустафин приводил цитату из книги Бобровникова «Инородческое население Казанской губернии» вышедшей в Казани в 1889 году. Там есть такие цифры: «В Казанской губернии на каждую тысячу татарского населения приходится 1,21 школы и 55 учащихся на одну школу. На тысячу русского населения приходится 0,88 школы и 40 учеников на одну школу». Это данные конца XIX века. Да, у татар до революции была своя система национального образования, содержавшаяся как за счет татарских купцов, так и за счет простого населения, включающая начальное, среднее и по сути высшее образование в лице некоторых медресе.

Простить вольнодумца за сомнения в успехах советской власти было никак нельзя. В том же 1968 году Рафаэля Мустафина сняли с работы и вывели из состава Союза писателей республики. Мустафин был и членом редколлегии союзного журнала «Дружба народов». Татарский обком давил и на него, но не нашел ожидаемой поддержки в Москве в ЦК партии. Плюс ко всему натолкнулся на жесткую позицию главного редактора журнала, знаменитого советского писателя Сергея Баруздина, к мнению которого прислушивались и в ЦК партии.

Через некоторое (но не скорое) время гнев обкома утих и Табеев не стал чинить препятствий бывшему редактору. Жизнь его постепенно вошла в колею. Табеев отнюдь не был мстительным человеком, скорее напротив. Однако спустя многие годы все же повторял в воспоминаниях сомнительные утверждения. Отказаться от них, несмотря на отсутствие партийной цензуры и дисциплины, видимо, уже не мог. И это тоже одна из черт, характеризующих этого безусловно умного и многопланового человека.

Афганский дневник

В 1979 году в жизни Табеева произошел коренной перелом. В конце года его внезапно вызвали в Москву, ко второму секретарю ЦК КПСС Михаилу Суслову. «Нам нужен посол нашей страны в Афганистане, – сказал он. – Руководство этой республики никого из среднеазиатских мусульман не хочет. Выбор пал на вас. И посол Афганистана в СССР не против вашей кандидатуры. Важно, что вы мусульманин. Член ЦК КПСС. Потом ведь, товарищ Табеев, вы не понаслышке знаете о межнациональных, межрелигиозных отношениях. Татарстан – это регион стабильности, прекрасных взаимоотношений между народами многих национальностей».

«Но учтите, – предупредил Суслов, – там может случиться война. Если вы боитесь, не согласитесь, не поедете – считайте, что у нас с вами разговора не было, возвращайтесь в Казань и продолжайте работать». Суслов из-под очков внимательно смотрел на Табеева. Дело было в том, что до Табеева несколько профессиональных дипломатов уклонились от этого предложения. Однако Табеев после небольшой паузы дал согласие.

Суслов тут же повел его к Леониду Ильичу Брежневу. «Вот, товарищ Табеев согласен», – сообщил Суслов. «Ну и отлично! – произнес обрадованно Брежнев. – В Фикряте я никогда не сомневался». И пожал Табееву руку.

Так в декабре 1979 года Фикрят Табеев стал чрезвычайным и полномочным послом Советского Союза в Афганистане. В чрезвычайно сложной ситуации, в которой полномочий как раз не очень-то и хватало.

В Афганистане наряду с послом достаточно самостоятельно действовали армия и КГБ СССР. Стремясь сохранить максимальную секретность и независимость от посла, Табеева не всегда вводили в курс дела. Так, 25 декабря 1979 года, когда советский спецназ штурмовал дворец президента Афганистана Амина, Табеев оказался застигнут врасплох. Руководивший операцией по устранению Амина Вадим Кирпиченко так писал об этом дне: «Посол Фикрят Табеев всполошился, когда раздались первые выстрелы и на территорию посольства стали привозить раненых. Позвонил мне и гневным голосом потребовал объяснений того, что происходит в городе. Я сказал, что идут бои и сейчас у меня нет возможности беседовать. Подробно обстановку доложим утром».

В период руководства Афганистаном Бабраком Кармалем афганские партийные деятели многие важные решения сначала обсуждали с советским послом. Сам Табеев так вспоминал об этом: «Я им говорил – товарищи, нехорошо поступаете, я не хозяин вашей республики. Ваш руководитель, главный советчик, лидер – уважаемый Бабрак Кармаль, ради Аллаха, к нему идите». Однако авторитет Табеева – это авторитет Советского Союза. Не забудем при этом, что ни одна страна не построила столько объектов инфраструктуры в Афганистане, как наша. Афганцы это хорошо понимали и, конечно, не могли не ценить.

Несмотря на все сложности, Табеев достойно выходил из самых трудных ситуаций, отстаивая позиции Советского Союза. Не прятался в посольстве, довольно смело ездил на встречи и в Кабуле, и в города и провинции. Александр Лисичкин, служивший в охране посла, вспоминает о том, что поездки были весьма опасными. «Нам необходимо было прикрывать его, обеспечивать безопасность и сохранить его жизнь. Перед выездом проверяли маршрут – можно было нарваться на мину, попасть под пулю снайпера или в засаду моджахедов. Машину посла не раз обстреливали. Если предстояло посетить провинцию, ему выделяли вторую машину – с дополнительной вооруженной охраной».

Многие эпизоды его работы в этой стране до сих пор засекречены. О чем-то мы, возможно, не узнаем вообще. И сам Табеев никогда не рассказывал о всех подробностях своей дипломатической службы.

Он представлял Советский Союз в Афганистане на протяжении семи лет – до июля 1986 года. По сути, был послом военного времени. После возвращения в Советский Союз Табеев не переставал интересоваться афганскими делами. В начале 2000-х журналисты как-то спросили его о пожеланиях будущему президенту США (тогда на выборах победил Джордж Буш-младший). Табеев ответил: «Не надо лезть в Афганистан. Войной в этой стране еще никому не удалось решить никаких проблем». Как мы видим сейчас, он оказался совершенно прав.

Визави Чубайса

Итак, в 1986 году Табеев возвращается в Москву и назначается первым заместителем председателя Совета Министров России. В стране уже шла перестройка. В 1990 году Табеев, не принявший идущие реформы и понимающий бесперспективность работы, в возрасте 62 лет уходит на пенсию. Он тяжело переживал развал Советского Союза, много критиковал политику Ельцина. Но, тем не менее, в 1992 году принял предложение первого заместителя председателя Верховного Совета России Руслана Хасбулатова и возглавил Федеральный фонд имущества при Верховном Совете. Структура – в преддверии приближающейся приватизации государственного имущества – одна из ключевых.

В это же время председателем Госкомитета по имуществу в правительстве работал Анатолий Чубайс. В воспоминаниях Табеев пишет, что «многих, слишком ретивых, в ходе приватизации я начал ставить на место». Однако скоро на него нашли управу – ввели в состав членов Правительства России. Руководитель структуры при Верховном Совете (законодательной власти) стал членом высшего органа исполнительной власти. Это был нонсенс. «Это было сделано с далеко идущими планами с целью повлиять на меня», – писал позже Табеев.

В конце 1993-го, когда в стране пошел раздрай между Ельциным и Верховным Советом, закончившийся расстрелом Белого дома из танков, Табеев ушел с поста председателя Федерального фонда имущества.

Пенсионер союзного значения

В середине 1990-х годов наступили тяжелые времена. Пенсии пенсионера союзного и российского значения не хватало на жизнь. В какой-то момент Табееву даже пришлось распродать часть своей коллекции охотничьих ружей, которую он, будучи заядлым охотником, собирал на протяжении долгого времени.

В последующие годы Фикрят Табеев работал советником в одной из холдинговых компаний. Очень активно участвовал в жизни татар Москвы, был их неформальным лидером. Часто бывал в Татарстане и Казани, в том числе и на официальных мероприятиях. Руководство Татарстана всегда поддерживало с ним тесные и теплые отношения.

Фикрят Табеев ушел из жизни в 2015 году в возрасте 87 лет.

Но осталась большая семья во главе с его супругой Диной Мухамедовной, которая в 2019 году отметила свое 90-летие. Их до сих пор невозможно представить врозь. Прошагав по извилистым дорогам судьбы вместе, они доказали, что выбор, сделанный обоими в далекой студенческой молодости, оказался счастливым.

Табеев помимо других наград награжден пятью орденами Ленина. На вопрос об этих орденах он ответил так: «Орденом Ленина награждали за выполнение пятилетки. Причем по всем показателям! Так полагалось, такое было условие. И наша республика была единственной в РСФСР, которая за 20 лет была удостоена в лице своего первого секретаря четырех высших орденов страны. За каждую пятилетку – орден Ленина! Ну а пятый орден Ленина я получил за Афганистан».

Нияз Ахмадуллин для Milliard.tatar
Фото из Госархива РТ, с сайта 100tatarstan.ru, из книги Фикрята Табеева и из открытых источников