Анвар Маликов: «Бандитскую страницу истории Казани надо знать»

Эту статью я пишу, основываясь на личном опыте. В 1982-1983 годах я был командиром ОКОД Кировского района, в 1983-1985 годах – командиром ОКОД Казани, а в 1986-1991 годах возглавлял пресс-службу МВД Татарстана. Подспорьем стали и переданные мне записи воспоминаний Александра Авдеева. Этот замечательный человек в 1977-1989 годах занимал должность заместителя начальника УВД Казани и был одним из организаторов борьбы с подростковыми группировками.

До первой крови 

Где истоки «казанского феномена»? Так называют явление, связанное с агрессивными молодежными группировками Казани 70-80-х годов. Драки село на деревню, двор на двор, улица на улицу были всегда. Незримый маркер «свой-чужой» проходил везде, где была хоть какая-то видимая граница – речка, овраг, школьный забор…

Я из Альметьевска, 1957 года рождения. Мы росли в обстановке пацанских драк, начиная с детского сада. Врагами были все, кто из соседнего подъезда, потом, по мере подрастания, – из соседнего дома, другого двора, квартала… Выросли новые массивы – первый микрорайон, второй… – начались массовые побоища на пустыре, разделяющем части города.

В Альметьевске были свои иерархии, свои авторитеты – в большинстве своем спортсмены. Шло соперничество между боксерами и самбистами.

Спокойно пройти по городу, даже по центральной улице, было удачей. Обязательно где-нибудь, да пристанут. Поэтому многие предпочитали состоять в дворовом сообществе, держаться каких-то авторитетов, которые за тебя заступятся. И я старался существовать в системе уличных координат, хотя был белой вороной – из известной в городе писательской семьи. В кармане всегда носил самостоятельно изготовленный свинцовый кастет.

Почти каждый двор имел название, написанное огромными буквами на стене. На слуху были «Гестапо», «Бразилия», «Чили»... Делом чести было постоять за свой двор. Бывало, сидишь во дворе с товарищами, подбегает незнакомый пацан (кто-то из нас его вроде знает) и кричит: «Подъем, на наших прыгнули!» И мы бежим, сами не знаем куда, разбираться неизвестно с кем. После короткой стычки начинают выяснять, кто да что, кто кого знает. Такие дешевые разборки.

Дрались до первой крови. Бить ногами, тем более лежачих, было не по-пацански. Чтобы увечить друг друга – такого не припомню. Тем более – убивать...

Критическая масса 

В 1974 году я поступил в Казанский государственный университет имени Ленина (ныне КФУ). На первый взгляд, обстановка в Казани еще не предвещала того, что потом прогремело на всю страну, – с необъяснимой жестокостью и убийствами.

Но Авдеев вспоминает, что в начале 70-х милиция начала фиксировать появление совершенно непонятных групп. В дежурную часть стали сообщать граждане из Приволжского района о группах дерзких подростков, одинаково одетых. Затем подобное распространилось на другие районы города. Похожее стало наблюдаться в бурно развивавшихся Набережных Челнах и Нижнекамске.

«В 1974 году информация о группах стала настолько тревожной, что мы начали постоянно информировать о ней свое руководство, но должного реагирования не было, – пишет Александр Дмитриевич. – Очевидно, к этому относились как к обычным дракам между молодежью разных микрорайонов. Однако эти драки стали жестокими и не походили на традиционные стычки “до первой крови”», – пишет он в воспоминаниях.

На конец 70-х пришелся расцвет деятельности криминальных групп «Тяп-ляп» (от народного имени завода «Теплоконтроль»), «Новотатарские», «Жилка» (Жилплощадка), «Грязь» (район бывшего села Грязнушка) и многих других. Об их существовании знали все, но мер против них не принималось. Тогда существование организованных преступных группировок официально отрицалось.

Пацанская субкультура стала получать гипертрофированные формы, оформилась в некую идеологию не по уголовным «понятиям», а со своей дисциплиной, ритуалами, некими целями. Кто незримый стоял за этим, осталось неизвестным. Зато были и есть конспирологические версии на этот счет, вплоть до «руки ЦРУ».

Глубинная же причина, как я считаю, в том, что выросло неприкаянное поколение – дети выбитого поколения. Войны, репрессии вымыли цвет народа, масса людей переместилась на новые территории. Миллионы прошли через ГУЛАГ...

В итоге произошла маргинализация молодежи, совпавшая с гребнем демографической волны. В 50-60-е годы большое число людей «понаехало» на стройки и заводы, в основном из деревни. Родители не стали городскими по сути, не понимали, что в городе детьми надо заниматься, и упустили их. Это в селе чада росли в труде, на глазах и слушались взрослых. Родители перестали быть авторитетом.

Позже многие журналисты, исследователи искали национальную подоплеку «казанского феномена», ведь здесь живет много национальностей, русских – меньше половины. Но это явление было полностью интернациональным. Ни одной группировки в Казани не было по национальному признаку.

Другое дело, что национальный момент сыграл свою определенную роль. Дело в том, что нерусские вчерашние селяне не имели общего языка со своими детьми в прямом смысле слова. Дети стеснялись своих родителей за плохой русский язык, акцент всегда высмеивался.

Из истории известно (ярчайший пример – США), что «плавильный котел» народов дает бурный синергетический эффект для страны, но на первых порах – со знаком минус. Вот и в Поволжье вначале образовалась «гремучая смесь».

Основным же катализатором стала критическая масса молодежи в огромных «спальных» комплексах городов. Для формирования же криминальной среды достаточно двух-трех «лидеров отрицательной направленности» и с десяток «шестерок» вокруг них. Для остальных же важно было сообщество, некая защищенность.

Боевая комсомольская дружина  

В книге Гараева отводится место и движению «по противоположную сторону баррикад» – общественным молодежным формированиям. В вопросах автора, которые он задавал мне во время интервью, я почувствовал определенную заданность. Дескать, это были те же группировки, только создававшиеся и крышевавшиеся милицией, и в них состояли отщепенцы. Что ж, расскажу, как было на самом деле.

В университете я увидел, что есть команда, близкая мне по духу, – Боевая комсомольская дружина (БКД). Официально такие организации по всей стране назывались «Оперативный комсомольский отряд дружинников – ОКОД». Но мы представлялись как «БКД КГУ», и это на нашей подконтрольной территории звучало весомо.

Законодательно ОКОДы не были никак формализованы и официально не защищены законом. Поэтому действовали под эгидой Добровольных народных дружин – ДНД. Это такие аморфные организации, в которые поголовно в «добровольно-принудительном» порядке записывали сотрудников предприятий и организаций. За каждый выход на дежурство давали отгул.

БКД же держалась на полном энтузиазме. Создавался ореол, что «в наших рядах – только избранные, спортсмены». Но попасть в дружину было несложно. Я вступил в нее, как и многие, в 17 лет.

В отряде много было выпускников престижных казанских школ, детей известных людей из творческой интеллигенции, технократии, власти. Романтики, которые были не против подраться за правое дело. А драться приходилось часто. Чувства самосохранения у нас не было.

Много было и иногородних студентов благодаря мифу, что всем бэкэдэшникам дают общежитие, а тогда с этим было очень сложно. Лично я так и не получил общагу за все годы учебы.

БКД действовала под эгидой комсомольской организации, подчинялась комитету комсомола университета. Командир, комиссар, начальник штаба избирались на общем собрании отряда. В этом плане была полная демократия, но в остальном – единоначалие и жесткая дисциплина.

Скрытое патрулирование  

Всего у нас насчитывалось человек пятьдесят активных бойцов. Отряд делился на десятки, а те – на пятерки. Из-за проблемы с набором кадров и их большой текучести в десятках на самом деле было по 5-7 человек. На следующий год я сам набрал команду из своих знакомых и стал командиром десятки. Так было принято.

Выручали отряды имени Дзержинского (ОиД) из подшефных школ. Так уж сложилось, что действенные ОиДы были в элитарных школах нашего Вахитовского района – 18-й «английской», 131-й физико-математической и 116-й. Рослые и безупречно воспитанные старшеклассники участвовали в наших дежурствах на равных с нами. Мы же, в свою очередь, защищали эти школы от гопоты, не пускали ее на танцевальные вечера. Большинство выпускников-оидовцев поступали в КГУ и сразу же записывались в БКД, становились командирами.

Основной работой было патрулирование улиц. Каждая десятка выходила на дежурство по два раза в неделю. Пятерки шли отдельными маршрутами. Патрулировали центр от улицы Баумана до парка Горького и район университетских общаг на Гвардейской и Красной Позиции. Чувствовали себя очень уверенно, даже вдвоем могли делать обходы. Прочесывали проходные дворы, заброшенные дома…

Увидев любое правонарушение или шумных подростков, подходили и делали замечание. Милиция не совалась туда, где работали мы. Хулиганов задерживали и вели в свой штаб. Слава о БКД была такая, что нас боялись и беспрекословно подчинялись.

Нам положено было носить повязки с голубым полем, красной окантовкой и надписью «БКД КГУ». Но мы это не любили, предпочитали скрытое патрулирование. Какой смысл выставлять свое присутствие напоказ? Шпана должна знать, что мы можем появиться в любой момент. Бывало, один из наших, помельче ростом, шел вперед, туда, где кучковалась молодежь. Если до него докапывались, подтягивались остальные...

Как-то году в 1975-м прямо перед университетом появились «бауманские», причем во главе с известным авторитетом. Зацепили нашего оидовца. Тот прибежал к нам. Нас было девять, их – вдвое больше. Но сработал эффект неожиданности – так стремительно мы налетели. Была скоротечная драка, прямо перед Ленинской библиотекой. Авторитета мы скрутили и привели к себе. От «бауманских» после не было никакой ответной реакции.

Помимо патрулирования нас постоянно привлекали для охраны порядка на многочисленных городских и своих университетских мероприятиях. Благодаря этому мы много чего и кого интересных повидали. Например, Эрих Хонеккер, последний лидер ГДР, когда посещал университет, прошел мимо меня, чуть не задев локтем.

Первое бегство 

Я не знаю ни одного случая, чтобы такие отряды создавались милицией – у нее не было для этого ни полномочий, ни реальных возможностей. Желание контролировать было, да. Больше на потребительском уровне: заполучить окодовцев на рейды, оцепления. Одним словом, чтобы компенсировать недостаток милицейских кадров. Но отряды официально подчинялись только комсомолу, а на практике действовали автономно, с милицией же взаимодействовали в разной степени, насколько сложились отношения. А они далеко не всегда складывались ровно.

В целом ОКОДы, БКД были в Казани серьезной силой. Но она держалась в основном на нескольких вузах. Особо слава гремела о БКД КАИ. Сильные отряды были у КХТИ, мединститута, послабее – у КИСИ. Элитным считался отряд при горкоме комсомола. В нем состояли два десятка интеллигентных и бесстрашных бойцов, с которыми мы выезжали в рейды в самые отдаленные районы города и на дискотеки в заводских клубах. Заправлявшие там группировщики по отношению к нам вели себя тихо…

Но этот авторитет пошел на спад пропорционально подъему группировок. Когда подняла голову банда «Тяп-ляп», мы получили первый ощутимый отпор.

Как-то мы, восемь бойцов, зашли на «чужую» территорию – в глухие места частного сектора. Сделали замечание группе подвыпившей молодежи и пошли дальше по дороге через пустырь. Через минут десять услышали топот ног и воинственные вопли. На нас неслась возбужденная толпа с дубинками. По самонадеянности мы встали плечом к плечу поперек дороги лицом к неприятелю, плохо организованному на наше счастье. Ведь не зря стройотряд БКД КГУ назывался «Спарта». От нескольких мчавшихся впереди мы легко отбились, но наш строй был нарушен.

И мы организованно пустились бежать. Когда отставшего товарища сбили с ног и начали пинать, мы вернулись и отбили его у авангарда преследователей. Пока они ждали прибытия основных сил, растянувшихся на сотню метров, мы добежали до троллейбусной остановки.

Это было первое бегство БКД от шпаны. Потом только мы узнали, что та территория уже была под «Тяп-ляпом».

По статье «бандитизм»

К тому времени под влиянием «Тяп-ляпа» было уже полгорода. Но группировка Ново-Татарской слободы, как вспоминал Авдеев, не желала подчиняться.

Кульминация конфликта была 31 августа 1978 года. Вначале появились сообщения от пешего патруля, что в слободе появились неизвестные мотоциклисты, с их стороны слышны выстрелы. Через некоторое время другой наряд сообщил, что за железнодорожным полотном в районе 5-й городской больницы скопилась большая группа молодежи. По тревоге в этот район со всего города были стянуты патрули, в том числе внутренних войск.

Когда группа молодежи человек в пятьдесят начала переходить через железную дорогу в Ново-Татарскую слободу, солдаты попытались их остановить, но в ответ раздались выстрелы, был ранен военнослужащий. При виде прибывающих милицейских нарядов участники группировки стали отходить к станции Вахитово и при этом убили одного из местных жителей. В преследовавших милиционеров была брошена граната, она, к счастью, не взорвалась.

Было задержано человек восемьдесят. До этого уголовному розыску были известны основные фигуранты «Тяп-ляпа», но нужно было решать сложнейшую задачу – как доказать.

«Нам удалось убедить прокуратуру возбудить уголовное дело по статье “бандитизм”, – рассказывает Авдеев. – Это был первый в СССР процесс по этой статье применительно к молодежной среде. Мы тогда еще не знали, что такие же сложные дела нас ожидают практически по всему городу. Пружина “казанского феномена – экстремальной модели”, как это назвали позже в “Литературной газете”, начала распрямляться».

Первый секретарь горкома КПСС Рашид Мусин, по словам Александра Дмитриевича, сделал серьезные выводы и призвал партийные органы усилить воспитательную работу среди молодежи. До этого руководство города получало от милиции достаточно полную информацию о группировках. А после происшедшего было собрано специальное совещание.

Милицию укрепили. В Казани появилось, наконец, городское подразделение патрульно-постовой службы, вначале батальон, потом полк. Затем в его составе организовали спецназ (знаменитая «восьмая рота») и конный взвод. Создали дежурную часть УВД (раньше она была напрямую в составе МВД республики).

«Лишь в 1982 году партийные органы разрешили нам открыто сказать во время встреч с населением о том, что банда на самом деле была и что ликвидирован ее костяк», – вспоминает Авдеев.

«Патрули» гопников

Когда «Тяп-ляп» был разгромлен, пошли метастазы. Молодежные группировки распространились по всему городу. Отчасти это было ответной реакцией для защиты от наиболее агрессивных банд.

Группировщики ходили на «сборы», занимались на самодельных тренажерах в подвалах («качались»), патрулировали свои сферы влияния. Во многих группировках было запрещено курение и спиртное. Даже впоследствии они привнесли свой порядок в места лишения свободы (не по принятым у криминалитета «понятиям»), организовали тренажерки.

Формой одежды для «пехоты» (подростки 14-16 лет) были трикотажные шапочки, надетые по самые глаза, телогрейки и «прощайки» (суконные ботинки на резиновой подошве под названием «Прощай, молодость»). Они участвовали в «пробежках» тренировочных и в боевых – нападениях на чужие территории. От обрезков арматуры и бомбочек из баллончиков от сифонов часто страдали мирные прохожие. Это называлось «мотаться», а сами они – «мотальщики» (в 90-е появился термин «лазить»).

«В какой-то момент группировщики стали совершать утренние боевые “пробежки” под названием “с добрым утром”», – записал в воспоминаниях Авдеев. – Это было в 8-9 часов утра, когда на улицах милиции вообще не было, а в райотделах происходили пересменки. Пришлось милиции перенести начало рабочего дня на один час раньше, а всем сотрудникам было предписано в местах своего проживания утром выходить во дворы и наблюдать за обстановкой».

«Нарисованные» ОКОДы

После неудачной аспирантуры я в 1982 году искал работу. Встретил знакомого из обкома комсомола. Он, зная мою биографию, сказал, что есть вакансия в Кировском райкоме ВЛКСМ – командир ОКОД района. Давали общежитие, что существенно. Такой должности официально не было, и меня оформили «подснежником» на Пороховом заводе.

Актив окодовцев, отчеты о работе ОКОД района – все оказалось «нарисованным». По бумагам – чуть ли не тысяча человек, а когда я кинул клич на общий сбор – никто не пришел, ни один человек.

Пришлось начать почти с нуля. Поначалу работал в одиночку. Сам дежурил одновременно на трех дискотеках района – ездил туда-сюда на общественном транспорте. Там доминировали местные группировщики, но вели себя прилично. Иногда к ним приезжали в гости дружественные «коллеги» с других концов города. В целом обстановка в районе была какая-то домашняя, без эксцессов. Вскоре я всех активных группировщиков уже знал в лицо и проблем с ними не имел.

Ездил на заводы. Через комсомольских секретарей начал приглашать более-менее перспективных ребят, агитировал их вступать в ОКОД. Дело шло очень тяжело, разница с центральными районами города была ощутимой. Но постепенно появились первые активисты. Правда, часть из них оказалась с «подкладкой»: один судимый, другой авантюрист через меру, третий приходил на дежурство выпившим...

Через полгода в районе появилось несколько более-менее дееспособных отрядов – на вертолетном, пороховом, кожевенном заводах, а также под моим непосредственным началом – при райкоме комсомола. Но так и не удалось сдвинуть дело в Казанском институте физкультуры и спорта, на который я возлагал главные надежды.

Ледовое побоище 

Группировками весь город был поделен на сферы влияния. Под контроль взяты даже техникумы и профтехучилища. Туда не смели поступать ребята из враждебных территорий. Как правило, враждовали соседствующие группировки, а союзы заключались с отдаленными. Пройти через вражескую территорию безнаказанно было нельзя. Выехать в центр города – тоже: обязательно наткнешься на «врагов». Везде и всегда, в том числе на центральных улицах, можно было встретить группы по 10-15 «мотальщиков» в телогрейках, куда-то целенаправленно направлявшихся чуть ли не строем.

Когда подростки ехали на учебу в отдаленное учебное заведение, подконтрольное дружественной группировке, бывало, на вражеской территории автобусы и троллейбусы закидывались металлическими шарами.

В итоге у большинства выпускников школ возможности для продолжения образования были резко ограничены. А из других городов вообще перестали приезжать абитуриенты.

Да и в школу ходить нормальным мальчишкам было некомфортно. Был такой презрительный ярлык для тех, кто не «мотался», – тот «чушпан». Такие были «вне закона», с них требовали регулярную денежную дань. Они спокойно не могли выйти прогуляться. Обязательно остановят и спросят: «Мотаешься?» По неписаному кодексу группировщиков, если тебя остановили «враги», ты должен честно сказать, за кого мотаешься, и получить свое. А если соврал, что не мотаешься, побьют свои.

Кстати, между враждующими группировками шел обмен соответствующей информацией, в том числе и в ходе встреч их главарей в ресторанах. Такие факты были зафиксированы милицией.

Ближе к 90-м появилась прослойка «пишущиеся». Эти не состояли в группировках, но манерами подражали их участникам, даже рисовали на стенах названия группировок с трехконечной короной.

Большой резонанс вызвала серия убийств в массовых уличных драках середины 80-х. Били обрезками арматуры по голове. Поэтому новым элементом зимней «формы» стала суконная шапка-ушанка с овчинной оторочкой, глухо завязанная под подбородок. Всё это скрывать стало уже невозможно. В Казань перестали приезжать школьные экскурсии...

Александр Авдеев: «Групповые драки стали происходить в местах массового отдыха – в парке Горького, на Лебяжьем, в пригородах. В лесопарковых зонах появились тренировочные лагеря группировок. Особенно запомнился случай на озере Глубоком в январе 1987 года. К парному кавалерийскому наряду на Лебяжьем подбежала женщина и сообщила, что на противоположных берегах озера Глубокое собрались агрессивные группы молодежи. Кавалеристы сообщили об этом по рации в дежурную часть и немедленно поскакали к озеру. Там уже около трехсот человек сбегали с крутых берегов на лед. Отважные всадники выскочили между ними и устроили конную «карусель», не давая враждующим сторонам сойтись.

Хулиганы били милиционеров и лошадей металлическими прутами, но никак не ожидали, что лошади будут их лягать и кусать, а у милиционеров действенным оружием стали нагайки. Услышав сирены патрульных машин, шпана разбежалась по лесу. Но несколько десятков задержали, а через травматологические пункты выявили еще нескольких».

До власти наконец-то дошло

Когда через год меня пригласили на повышение в горком комсомола, тема группировок на страницы печати еще не выходила. И власти проблему игнорировали. Но она присутствовала на улицах города, в слухах. Прекрасно всё знали директора профтехучилищ (ПТУ), школ, они сигнализировали, что подростки не могут ходить на занятия...

Влияние группировок на молодежь было настолько сильным, что они не дали прижиться в Казани различным течениям «неформалов» – хиппи, панкам и др. Били их повсюду. Даже модные тогда в стране прически «а ля панк» молодежь не осмеливалась носить.

Шокирующе выглядели огромные «хороводы» группировщиков на танцплощадках по всему городу в конце 70-х, даже на университетских дискотеках. Там ОКОД уже не был хозяином положения, как прежде. Удручало, что и студенты начали перенимать стиль «мотальщиков» и идиотскую походку «пингвином».

Самые громкие звонки для власти я связываю с несколькими случаями, когда «линия фронта» возникла прямо перед зданием обкома КПСС. Однажды прямо в сквере на площади Свободы «рабочеквартальцы» закидали обломками кирпичей тусовавшихся здесь «тельмановских». А потом неподалеку, на ухоженной улице Большая Красная, по которой высшие партийные руководители, обычно, пешком возвращались домой в «обкомовский дом», на глазах одного из вип-персон стая подростков, откуда ни возьмись, налетела на паренька…

Совсем идиотская история была весной 1984 года, когда вся педагогическая общественность и родители были в панике из-за слуха о готовящемся нашествии… «панков». Они якобы должны были приехать из западных городов Советского Союза в день рождения Гитлера, совпавший в тот год с Пасхой, и «убивать всех подряд». А группировщики Казани перед лицом внешней угрозы якобы заключили между собой мир и собрались выступить единым фронтом. Прошел также слух, что вместе с мотальщиками будут одетые, как они, сотрудники милиции...

Мне устроили встречу с «источником» в подпольном тренажерном зале. Этот «качок» рассказал, как повстречал на вокзале человек 20 панков из Киева. После моих детальных расспросов байка рассыпалась.

Какая глубинная задача была у распространителей этого слуха, осталось загадкой. Но факт, что в вечер перед Пасхой город обезлюдел. Улицы патрулировались всем личным составом милиции и сотнями окодовцев. То и дело в дежурную часть звонили граждане, сообщая о появлении больших групп молодежи. На самом деле это были окодовцы. В ту ночь не было зафиксировано ни одного уличного преступления. Естественно, никаких «панков» и следа не было.

Я думаю, что с этого времени наступил перелом в сознании властей. Начали проводить совещания, осмысливать явление. Сначала накручивали правоохранителей, потом педагогов, затем стали взывать к общественности. Наконец явление назвали своим именем.

Нам в горком комсомола из УВД прислали секретные списки около 80 агрессивных группировок и трех тысяч их активных членов с адресами, местом учебы, работы. Мне поручили безнадежное дело — закрепить за ними шефов из числа комсомольских активистов всего города. Требовалось невозможное — перевоспитывать этих ребят.

Я объехал практически все ПТУ и техникумы города, побывал в десятках школ, во всех инспекциях по делам несовершеннолетних. Не забуду никогда встречи с растерянными педагогами и с разъяренными родителями мальчишек, которых приходилось провожать в школу и встречать.

Как защитили лагерь КАИ от погрома 

Расскажу историю, как дрогнула, но не согнулась БКД КАИ. Это был первый известный мне случай, когда бэкэдэшники обратились за защитой к милиции.

Ко мне в горком под занавес лета в конце рабочего дня пришел озабоченный командир каёвской дружины Михаил Живилов. Оказалось, спецгруппа каистов-бэкадэшников, человек двадцать, всё лето охраняла институтский лагерь «Кордон» на Волге и заодно наводила порядок в близлежащей округе. За это пытавшиеся хозяйничать здесь казанские группировщики пообещали «ответку». Из своих источников каисты узнали, что несколько сотен казанской шпаны собираются устроить погром лагеря в день торжественного закрытия сезона – то есть в этот вечер. Оставалось несколько часов.

Живилов просил подмоги, ведь каисты в большинстве своем – иногородние и еще на каникулах. Я кинул клич и смог собрать человек тридцать своих бойцов. Маловато. Тогда обратился к Авдееву с просьбой выделить хотя бы пару экипажей милиции - в виде исключения, ведь территория лагеря находится за административными пределами Казани, в Лаишевском районе. На это последовало совершенно неожиданное для меня решение: «будем брать всех!»

Вскоре колонна автобусов и уазиков с милицией и окодовцами, а также полудюжиной овчарок отправилась на Кордон. Авдеев лично возглавил операцию.

Засадами были перекрыты все подходы к лагерю. Между тем его мирные обитатели ничего не подозревали и собрались на концерт с последующей дискотекой. Окодовцы выполняли роль разведки: следили за прибывающими из города рейсовыми автобусами и катерами. Гонцы сообщали о появлении групп молодежи.

Они стали появляться, когда стемнело, человек по 15-20. На лесных дорожках их ждала эффектная встреча: внезапно включались автомобильные прожекторы, а из кустов возникали оскаленные собачьи пасти… Всего в ту ночь задержали около 60 группировщиков с обрезками арматуры. Остальные разбежались по лесу.

«Оградите нас от ваших!»

Наконец, я устал от всего этого и ушел… в милицию. И попал из огня да в полымя. Стал первым профессиональным пресс-службистом МВД Татарстана, в единственном числе. На дворе перестройка и разгул гласности. А в Казани оказалась самая продвинутая региональная пресса. Газеты к тому времени уже расписывали все ужасы подростковой преступности. Я аккуратно складывал эти публикации в отдельную папку.

Понятие «казанский феномен» ввели в оборот московские журналисты. Я невольно оказался причастным к распространению этого термина.

Как-то приехала плановая комплексная проверка МВД СССР в составе двух десятков старших офицеров по разным направлениям. Был и сотрудник пресс-службы. «Ну, – говорит мне, – показывай, чё тут пишут ваши газеты». Я, наивный, выложил ему всю подборку.

Он прочитал и схватился за голову. Затем начал названивать московским журналистам: «Приезжайте в Казань! Здесь подростковые группировки насмерть дерутся друг с другом!»

И всем давал мой номер телефона. И понеслась! За полгода у меня в поисках «чернухи» побывали журналисты чуть ли не из всех московских СМИ, разве что кроме «Мурзилки». А потом начали приезжать иностранцы. Были такие, кто просил меня показать, где тут подростки убивают друг друга. Прямо хоть организуй специальный аттракцион для приезжих журналистов – была у меня такая черная шутка.

Казань полоскали на весь Советский Союз. Московская пресса чуть ли не всю вину за московскую преступность стала валить на «казанских гастролеров». Ситуация усугублялось и тем, что гопота из других регионов для устрашения стала тоже представляться «казанскими». Это был всесоюзный позор города.

Стали волной распространяться дикие слухи. Например, мне звонили из московских газет: «Подтвердите или опровергните, что казанские подростки собираются совершать рейды по поволжским городам и насиловать там девственниц». Звонили руководители соседних регионов нашим властям и требовали «оградите нас от ваших!»

Мое руководство получило очередной втык от обкома КПСС. Мне поручили изучить тему казанских «гастролеров». Я поехал в Москву, запросил статистику, побывал в отделе милиции Казанского вокзала столицы.

И вот что выяснилось. Раньше процент правонарушений наших земляков в Москве не выделялся в сравнении с представителями других регионов. Но в какой-то момент коэффициент начал расти – за счет чего? Дело в том, что московская милиция стала целенаправленно шерстить поезда казанского направления. Подряд задерживались и бесцеремонно обыскивались прибывающие туристические группы школьников. И находили порой кастеты, ножи, которые некоторые ребята носили исключительно для самообороны (как и я в детстве). Вот так появилась «статистика» по казанским и набережночелнинским гастролерам – без разбивки по составу правонарушений.

Общесоюзное явление  

Я просил журналистов не ограничиваться «чернухой», а копать в поисках социальных корней. Объяснял, что милиция только тушит пожар на торфяном болоте и ставит примочки на нарывы больного организма, пораженного метастазами.

Об этом тогда еще не писали… Наконец, появились публикации таких серьезных журналистов, как Юрий Щекочихин из «Литературной газеты», который первым заявил, что «казанский феномен» – это общесоюзное явление, просто в Казани его изучили и смело об этом написали. Затем подтянулись исследователи, социологи...

Вышел документальный фильм Ависа Привина и Марины Разбежкиной «А у вас во дворе?», затем серия фильмов Роберта Хисамова и Николая Морозова, в том числе «Страшные "игры" молодых». Они получили большой резонанс.

К нам зачастили проверки из Москвы по теме группировок. Как-то целый полковник, грозный, тучный, всё ходил по службам, пытался найти, в чем мы недорабатываем. Но увидел, что мы все пашем. Даже я, руководитель пресс-службы, два раза в неделю ходил в патруль по самым криминогенным точкам, с дубинкой и пистолетом.

Как-то мы с этим полковником едем на черной «Волге». Вдруг в самом центре города прямо перед нами на проезжей части молодняк начинает избивать парнишку. Я выскакиваю из машины. Эти убегают. Пострадавшего берем с собой и едем в погоню. Настигаем на улице Ленина. Я опять выскакиваю, этот полковник тоже молодец — выбегает! Мы – за ними, но они скрылись в проходных дворах.

Полковник был обескуражен – своими глазами увидел. И что тут можно поделать? Постовых везде расставить? Всех заранее пересажать? Хотя от милиции общественность требовала именно этого.

Александр Авдеев: «До того уголовные дела по групповым дракам не возбуждались. Задержанных привлекали к административной ответственности. Попадались в основном подростки, и в их отношении прокуратура процентов на 80 отказывала в возбуждении дел, находя в их действиях только признаки мелкого хулиганства. Это было от непонимания остроты обстановки, да и сказывалось нежелание не «портить» статистику детской преступности».

На исходе тоталитаризма 

Партийно-командная система еще не утратила силу, административный ресурс, когда надо, был мощный. Суды еще по привычке назывались правоохранительными органами, а не органами правосудия. Им от партийной власти были даны соответствующие рекомендации. Судей и прокуроров приглашали на межведомственные совещания по молодежной теме, чтобы прониклись общей задачей.

Тем временем милиция, получив от властей карт-бланш, сосредоточилась на выявлении лидеров группировок, которые старались оставаться в тени. В районах города были созданы неофициальные сводные формирования правоохранительных органов под названием «Лидер». Была проведена большая работа с привлечением агентурной сети. Выявили около трехсот главарей. Но тогда еще не было законодательства об организованной преступности. Тем не менее силовики почти всех их пересажали – за всякую мелочь, за что раньше суды давали условно.

Александр Авдеев: «Мы дали для всей страны методику работы в этой сфере. Основная масса ОПГ бала разгромлена только в начале 2000 годов при министре внутренних дел республики Асгате Сафарове. Но это – процесс без конца. Мы рубили одну голову, а вместо нее вырастали две, причем часто более оголтелые…»

Надо отдать должное, в целом для молодежи стало многое делаться: повсеместно во дворах за счет предприятий создавались спортгородки, подростковые клубы. Всем дворцам, домам культуры, ведомственным клубам предписали проводить по выходным дискотеки. Я сам ездил вечерами по танцполам города, и если выяснял, что где-то клуб закрыт, на другой день руководство завода получало от парторганов нагоняй.

Другое дело, что многими плодами этих благих дел пользовались в своих целях группировщики. Скажем, хоккейные корты были местом их сбора и драк, благо оружие – клюшки – всегда при себе...

В целом уже не только силовики, но и предприятия, организации были вовлечены в системную работу. Заниматься начали так, что к нам стали приезжать делегации со всей страны перенимать опыт. Ведь везде была проблема групповой подростковой преступности. Просто в других регионах её продолжали замалчивать.

На спад «казанский феномен» пошел с 90-х. Новый всплеск прогнозировался где-то лет через семь, когда основной костяк главарей, еще более заматеревших, должен был выйти после отсидки.

Но так совпало, что в это время стал активно развиваться частный бизнес, и организованный преступный мир переключился на коммерсантов. Сначала крышевали, рэкетировали, потом сами занялись делом. Этим ребятам уже не нужен был лишний шум, и уличные драки прекратились. Дворовую братву, «пехоту», отсекая неадекватов, привлекали к своим делам...

Так нужно ли снимать сериал про «казанский феномен»? Что тут сказать… Тема до сих пор актуальна. Если на государственных телеканалах не проходит ни дня без бандюганов, но всё про московских да питерских, то как-то обидно за провинцию. «Ну чем мы хуже»?