«Балет – это вообще очень глупый вид искусства»

Уровень любой труппы легко определить по кордебалету

Геннадий Петрович, вы в рамках своей профессиональной деятельности бывали во многих театрах оперы и балета в России. На какое место среди них вы поставите театр им. Джалиля?

Я в Казани не первый раз, бываю здесь, и с завидной регулярностью. Приезжал и еще когда сам был артистом, и как ведущий мероприятий, в том числе и в рамках Нуриевских фестивалей. Сейчас вот впервые – как педагог. Это все к тому, что за долгие годы видел, как работают ваши артисты. Могу открыто и честно констатировать: ваш театр – один из лучших в России. Сейчас это мне стало особенно очевидно, я уже другим взглядом оценил, как работают ноги – и у солистов, и у рядовых артистов.

Возможно, для кого-то это окажется открытием, но уровень любой балетной труппы можно легко определить по кордебалету. Потому что солисты могут быть приглашенные, но кордебалет – он всегда местный. Знаменитый балет «Баядерка», например, очень плохо смотрится, если эта часть в нем плохо поставлена. Да и любой другой спектакль классического репертуара тоже. И я был приятно удивлен, увидев и высокое качество выучки и тем, что артисты учились здесь же, в Казани. Значит, в Казанском хореографическом училище – фантастическое качество преподавания. В балете важнейшее значение имеют первые, наверно, три-четыре года обучения. Профессионалам сразу будет заметно, если этот этап у артиста был пропущен.

Погодите, но Рудольф Нуриев же пропускал…

И у него всегда было видно это отсутствие базовой школы. Любому профессионалу, и мне в том числе, по тем записям, что нам остались, очевидно, что у Рудольфа Хаметовича не было вот этого начального образования. Но в случае с Нуриевым это все компенсировали харизма и гениальность. А такие вещи, знаете, мало кому даются. И подавляющему большинству артистов нужна «база». Знаете, вот слово «корова» пишется через «о», а не через «а», так и в балете – важна «грамотность» движений. В стране, так уж сложилось исторически, всего две главные балетные школы – Москва и Санкт-Петербург. Но вот Казанское училище, как оказалось, тоже выдает потрясающие результаты, так что я бы поставил ее на очень хорошее место.

Правда, у меня был забавный случай: я давал мастер-класс в Минске и тоже пошутил там про это очевидное для русскоговорящих правило. А мне сквозь смех ответили: «А у нас на белорусском языке “корова” пишется именно через “а”!». Но суть вы все равно поняли.

Отмечу еще два важных момента относительно Татарского театра оперы и балета имени Джалиля. Конечно, у всех ведущих артистов труппы тоже прекрасная школа. И у иностранцев, которых сюда точно не за экзотические имена пригласили, и у местных, в том числе и у тех, кто уже дотанцовывает. И второе: в случае с театрами очень многое зависит от общеполитической обстановки, которая сложилась в городе, республике, стране. Чем серьезнее подход вообще к жизни на всех уровнях власти, тем серьезнее подход и к театру. Ведь все театры оперы и балета – государственные, дотационные бюджетные учреждения. И в Татарстане с этим все очень хорошо.

Меня всегда восхищает, что в Казани обычно на балеты продаются все билеты. Значит, интерес к этому виду искусства у вас высокий. Да, столица Татарстана – большой город, но тем не менее  здесь нет такой ротации населения, как в Москве, нет такого количества «вахтовиков» и транзитных пассажиров. Значит, публике нравится. Не просто же так ценится оперное и балетное искусство. Все-таки что-то в этом есть такое одухотворенное. За этим и приходят. И ваш театр держит высокую планку.

«Моя задача – взбодрить, помочь вспомнить»

Вы в Казань приехали как педагог? Чему учите местных коллег?

Я очень давно нахожусь на излете танцевальной карьеры. Еще когда я работал управляющим труппой Большого театра (2003-2011 годы, – прим. Т-и), мне многие говорили – пора заканчивать танцевать. Вот я все заканчиваю, дотанцовываю свой век. Но, конечно, больше сейчас работаю и как педагог – даю класс в Большом театре. И езжу вот с такими мастер-классами. В Казань меня пригласил худрук балета Владимир Алексеевич Яковлев. Почему это нужно? Ежедневное вставание к станку для любого артиста постепенно превращается в дикую рутину. Это же со стороны только кажется, что театр – лишь огни рампы, оглушительные овации и постоянные восторги. На самом деле, это чудовищная, мерзкая и очень скучная работа. Особенно с утра! Федор Иванович Шаляпин прекрасно написал в своих мемуарах, что жизнь артиста была бы вполне сносной, если бы не репетиции и спектакли. И это все правда.

Мастер-классы от людей со стороны, и я сам это проходил, когда танцевал, очень помогают взбодриться. Допустим, поворот у станка с одной ноги на другую – стандартное движение, его любой артист может сделать. Но нужно ведь сделать это еще и максимально красиво, и посмотреть в зал, быстрее голову повернуть. В языке танца важны малейшие нюансы. А в каждом театре – ограниченное количество педагогов, и они все сильно загружены, им не всегда до того, чтобы поднимать боевой дух команды. Перед приезжим педагогом вроде меня стоит только такая задача. Я не открываю коллегам ничего нового. Но каждому, насколько могу, конечно, помогаю что-то вспомнить. Знаете, это как восстанавливать фреску – счистить налет, помыть, подкрасить, вернуть в нее жизнь.

У труппы Татарского театра, как вы сказали, уровень высокий. Наверное, артистам немногое приходится напоминать?

Многое. В том-то и ужас, что все замыливается, забывается – и в большом театре, и в маленьком. Я человек экзальтированный, эту манеру сохраняю и на классе, и у меня есть подозрение, что народу нравится. Считаю, нужно найти слова, которые должны мотивировать артиста на то, чтобы он сам захотел сделать все красиво. Проще всего мотивировать солиста, он и так мотивирован, потому и стал первым. Сложнее – с кордебалетом. На выходе ведь они обычно не получают ничего. А спрос с них большой, потому что – вернусь в начало – всегда будет заметно, если кордебалет плохо танцует. Это солисту можно чем-то «прикрыться», если он ошибется: сделать «ха-ха-ха», головой потрясти, глаза вытаращить. А прима-балерине, да еще и хорошенькой, – ей и не такое простят! А артисток в кордебалете не оценивают, насколько они хорошенькие, зато сразу заметят, что они не в линию встали. Я с огромным уважением отношусь к этим людям, которые годами выполняют тяжелейшую каменоломенную работу.

Вы сказали, что дотанцовываете свой век. А какие роли? И что вас сейчас самого мотивирует выходить на сцену?

В моем случае речь идет о так называемых характерных ролях. Недавно вот в «Коппелии» играл Коппелиуса, в январе выйдет «Сильфида», где я танцую партию Мэдж. Потом – балет «Мастер и Маргарита», где я играю Жоржа Бенгальского – помните, который с отрубленной головой. Модеста Алексеевича в «Анюте» давно уже танцую. Все это на самом деле очень серьезные роли. Их исполнить – не простая задача, пусть и называют их «пешеходными». Но такие артисты – это штучный товар. Пример приведу: поток машин идет, но вдруг раз – и среди них Maybach появляется, и ты только за ним уже следишь глазами. Вот здесь так же должно быть исполнено. Я сам перфекционист и каждый раз должен доказывать, в каждом спектакле, что именно мне доверили эту роль не зря.

С другой стороны, помните старый советский фильм «Золушка»? Когда ее принц спрашивал: «Вы, наверно, устали в дороге?», она отвечает: «Что вы, я в дороге отдохнула». После золотого божка в «Баядерке» играть Коппелиуса – сплошное удовольствие. В первом случае это был постоянный ужас, нагнетание, выход же там в самой середине второго акта. И вот ты ждешь, да еще весь в золоте измазан. И нет шанса за эти две минуты танца, если что-то пойдет не так, остановиться и исправиться. Кстати, когда танцуешь три акта балета, с этим проще – ну не получилось что-то в первом, соберешься на па-де-де – и все зрители забудут ошибку. В случае с характерными ролями права на ошибку нет. Но для меня сейчас участие в балетах – это отдых от балета. Выход на сцену для меня самого теперь – праздник, мне больше не надо крутиться на одной ножке, поэтому не нервничаю, что могу упасть. Единственное, о чем я беспокоюсь, – это чтобы вовремя выйти, не заболтаться там за кулисами с коллегами.

В Казани как артист на сцену выходить не планируете?

Вопрос не ко мне, но пока с коллегами мы это и не обсуждали. Во-первых, разные постановки идут в Большом и здесь, а это значит, что если выходить, то надо будет что-то переучивать. Во-вторых, здесь, как я уже говорил, свои хорошие артисты. И они прекрасно справляются.

«Партитура “Щелкунчика” – один нескончаемый набор хитов»

Давайте сменим тему. Сейчас новогодние каникулы, завтра – Рождество. А это значит – везде идет «Щелкунчик». 130 лет балету в декабре исполнилось. В чем причина его живучести?

Первое – балет короткий, два акта всего. Второе – с точки зрения музыки это абсолютнейший шедевр Петра Ильича Чайковского. Не думаю, что кто-то позволит себе оспорить это мое мнение, но я считаю, что в этом балете нет ни одного такта, который можно было бы, что называется, определить как «никакой». Вот в операх того же Чайковского, да и не только его, даже у Верди или Вагнера, есть моменты, когда начинаешь думать: «Ну какая же тоскливая музыка. Быстрее бы уже закончилось, эта вот часть прям вот никакая». В «Щелкунчике», и это просто удивительно, вообще нет проходных пустот. Вся партитура – один нескончаемый набор хитов! Ну и, конечно, еще один фактор – новогодняя, рождественская тема.

Принято считать, что музыка в «Щелкунчике» трагическая. Вы с этим согласны?

Ни в коем случае! Знаете, откуда тут ноги растут? Это кто-то из теоретиков порылся в архивах и придумал про то, что главная тема балета – это якобы прощание с детством. Я в это не верю. Во мне трагические чувства эта музыка точно не вызывает. Вы сами возьмите и послушайте, какой там финал. Ну до мурашек же пробирает! Особенно последние аккорды. Я вот сейчас музыку не слышу, мы с вами общаемся, но вспоминаю, и это уже будоражит душу. На мой личный взгляд, мотив в балете не трагический, а исключительно духоподъемный. Может, только знаменитый детский хор в «Вальсе снежинок» можно еще на эту теорию натянуть.

А чему учит этот балет современного зрителя?

Я не смотрю так глубоко на балет. Это же прежде всего развлечение. Прошло то время, когда от высокого искусства требовалось в обязательном порядке какие-то назидательные функции исполнять. Балет – это вообще очень глупый вид искусства. Маяковский в свое время пенял Кшесинской, что ей особняк был «за дрыгоножество даден». Ну да, у нас такая работа, что уж тут спорить. Но делать ее нужно качественно, чтобы таким еще и чувства, эмоции в зрителях вызывать.

Вы сами кого танцевали в «Щелкунчиках»?

Русскую куклу, потом испанскую. В этой роли, кстати, я придумал трюк – фуэте с двойным пируэтом. До меня все исполнители делали одинарный, а я как-то сказал своей коллеге на репетиции: «Давай хоть какой-то шаг вперед сделаем». А мы тогда оба уже заслуженными артистами были! И мы так исполнили, и этот трюк в итоге в хореографии закрепился. Теперь все мучаются.

Во многих театрах и в России, и в мире в новогодние каникулы устраивают настоящие марафоны «Щелкунчиков». В Казани тоже этот балет будут показывать ежедневно с 4 по 13 января, причем в некоторые дни – по два раза, в обед и вечером. Как артисты выдерживают такие нагрузки?

Вы правы, это очень тяжело. Но еще будучи руководителем труппы в Большом, я стоял у истоков введения так называемой блоковой системы, которая давно принята на Западе. Суть в том, что репетируется только один балет, и он же сразу исполняется. Это и правильно, и удобно. Потому что невозможно сегодня репетировать «Спящую красавицу», а завтра танцевать постановку Форсайта.

А насчет нагрузок… Можно я отвечу не очень политкорректно: это же не бесплатно все. И добавлю крамолы, хоть меня и начнут распинать за это, но – скажите, а что еще мы, артисты, умеем? Я вот лично за столько лет в балете не получил никакого другого образования. Не стал юристом, не выучил три языка. Потому что не было времени. Мы все умеем только танцевать. Ты пришел в театр, тебя загримировали, одели, выпустили на сцену – ты сделал то, что умеешь, и поехал домой. Это скучно, тоскливо, физически тяжело, но, поверьте, пережить это можно. И остается в профессии только тот, кому танцы даются не диким трудом.