Актер татарского театра Владислав Поджидаев: «Главное – не бояться экспериментов»

Год назад известный режиссер Сергей Потапов, приглашенный театром, выбрал Владислава Поджидаева на главную роль в шекспировском «Макбете». Потому что актер был «не похож на других».

За роль Макбета в этом году Владислав номинировался на республиканскую театральную премию «Тантана». Лауреатом не стал, но был удостоен специальной премии партии «Единая Россия».

– Влад, расскажи, как ты попал в татарский театр.

– Как попал? Пришел и сказал директору: «Хочу работать в Мензелинском театре». Потому что там много ставят экспериментальных спектаклей – вот это хорошо. Мне в театре такие вещи очень нравятся. В Мензелинске есть и беби-театр. Это тоже нравится. Вот так появился в этом театре, как с неба упал.

– Ты вырос в Бавлах. Ради экспериментов приехал в другой город?

– Да.

– Ты в Мензелинске временно остановился? Может случиться так, что уедешь куда-нибудь?

– Не знаю даже. Время покажет.

– На данный момент ты доволен своей жизнью в Мензелинске?

– Да.

– Большинство артистов в Татарстане мечтают о Казани. Если бы ты был в Казани, какой из академических театров для тебя был бы интересен? Камаловский, Качаловский? Татарский или русский театр?

– Для меня театр не делится на русский-татарский. Есть просто театр. Главное – не бояться экспериментов. Татарский театр, казахский – все равно, важно, чтобы он был целенаправленный и были эксперименты! Если смогут меня заинтересовать, готов идти хоть в украинский, хоть в английский театр. Надо, чтобы этот театр и актеру был интересен. Чтобы у него появилось желание работать!

– Значит, важно содержание театра, а язык выучить можно.

– Да.

– В «Макбете» тебе дали главную роль. Насколько знаю, текста там много. Как тебе удалось его выучить?

– Это был ужас, кошмар. Там только моего текста 90 страниц. Выучить текст мне помогали очень многие из театра. Разиля апа (Муллина), Хафиз абый (Хамматуллин), мои сверстники… Хафиз абый классный мужик, во многом помог. Ахнаф абый (Исрафилов) тоже помогал учить текст. Конечно, сам я тоже старался. На две недели закрылся дома с текстом.

– Можешь вспомнить какой-нибудь монолог оттуда?

– «Мин ул җан ияләрен суык көннәрнең берсендә очраттым. Һәм аларның әүлия булуларына ышандым. Мин бәйнә-бәйнә сорашырга теләсәм дә, алар күккә ашып югалдылар. Үз күзем белән күргәнгә ышанмый басып торган арада корольдән чапкыннар килеп җитте. Алар мине Тан дип атадылар…» Давно не играли «Макбета». Немного забыл.

– Перед каждым спектаклем учишь заново?

– Да. От начала до конца.

– Какое татарское слово для тебя оказалось самым сложным в произношении?

– Есть там одно такое слово. Забыл уже. Очень сложное, длинное слово. (Влад потом вспомнил – ему тяжело давались слова с мягкими и твердыми гласными – «күзаллау», «үзара», «гөнаһ». – Авт.).

– Что ты почувствовал, когда узнал, что будешь играть главную роль в «Макбете»?

– Радость, и страшно было тоже.

– Страшно из-за языка?

– Да, боялся, что подведу театр. Это же татарский театр.

– А после премьеры?

– Там было такое состояние: ты молодец, Влад, ты сделал, получилось! Иногда вместо татарского твердого «к» вылетал мягкий. На репетициях получалось лучше. На сцене было немного заметно.

– А были проблемы с татарскими звуками «ә», «ө»?

– Нет. Вроде они у меня хорошо получаются. Хотя, может, и нет. На сцене стараюсь контролировать. Сыграю, захожу за кулисы – встречает Нурсиба апа с перепуганным лицом (заведующая литературным отделом театра Нурсиба Адиева. – Авт.).

– Сколько спектаклей уже играл?

– В «Макбете», «Казан сөлгесе» («Казанское полотенце»), «Җәмилә».

– Значит, и татарскую классику пришлось играть. Она отличается от мировой классики?

– Я прочитал эту пьесу. Драматургия не отличается. А как она будет поставлена – зависит от режиссера. Он может поставить ее как классический татарский театр – с танцами и гармошкой. Может и по-современному – чтобы после просмотра все сказали «вау!». Как поставили «Иблис» («Дьявол»). Он мне так понравился! Восхитительный. Будто американский фильм посмотрел.

«Иблис» тоже можно было поставить как классический татарский спектакль. Традиционным. Поставленный по-настоящему по-татарски спектакль людям нравится. Они его посмотрят, скажут «хорошо-хорошо» и… забудут. А если что-то нестандартное, он начинает думать: «Что это было? Так… Это меня раздражает». Может месяцами обдумывать. Такой спектакль побуждает настоящие эмоции. Драматургия по-другому не отличается.

– Какие спектакли Мензелинского театра самые сильные для тебя? Какие посоветовал бы друзьям?

– Только два спектакля – «Иблис» и «Макбет». Даже если бы сам не играл в них, то именно эти два спектакля показал бы друзьям. Их поставил Сергей Потапов. Для меня это был шок. Мензелинский театр же считается провинцией. Такой спектакль здесь, конечно, шок.

– Сейчас в школах уроков татарского осталось очень мало. Когда вы учились, было больше. Ты согласен, что живущий в Татарстане хоть немного должен знать татарский?

– Раз живет в Татарстане, должен знать. Я так думаю. Хоть чуть-чуть, но знать надо. Если ты живешь здесь, надо приспосабливаться к этому обществу. Татарский театр для этого и работает. Теперь и я туда пришел.

– За кулисами молодые актеры наверняка между собой говорите по-русски. Старшие ругаются?

– Еще как! Требуют, чтобы мы говорили по-татарски.

– Слушаетесь?

– Да, конечно.

– А что говорит мензелинский зритель?

– Кто-то говорит: «Зачем пришел, если не умеешь». Кто-то: «Молодец! Может человек, когда хочет».

«Когда пришел в театр, все смеялись»

– В какой среде ты рос в Бавлах? Татарская среда общения была у тебя?

– Да, была.

– Расскажи, как ты там жил.

– Мама моя татарка. Бабушка татарка. Папа русский. Папа умер, затем был другой папа. Татарский язык знаком с детства. Но говорил я всегда на русском. Поэтому есть некоторый дисбаланс.

– То есть к тебе обращались на татарском, а ты отвечал на русском?

– Да.

– Наверняка обращались к тебе «улым» («сынок»).

– Да. Говорили «улым». Татарский язык тоже учил в татарском классе, правда, не так хорошо, оценки ставили с натяжкой…

– Окончил школу – и…

– Учился на автомеханика. Потом пошел в армию. Вернулся, устроился водителем. Работал и работал. И в Москве работал. А потом как-то оказался в народном театре. В Бавлах. Режиссер сказал, что у меня есть данные. Говорю: «Я не знаю татарский». Ладно, говорит, научим. Мне интересно, сказал «ладно». Стали играть. «Ана хөкеме», еще что-то было, названий не помню. Потом режиссер говорит: «В Елабуге проходит республиканский конкурс». Как-то он назывался… «Алло, мы ищем таланты». Мы туда поехали три парня – Нафис, Ильнур, я. Я выучил длинное стихотворение, рассказал и получил Гран-при. Сказали, что победители могут поступать без конкурса. Мы все три поступили (в Елабужский колледж культуры и искусства. – Авт.). Учились четыре года. Потом познакомился с Рустамом Зиннуровым (актер Мензелинского театра. – Авт.). Он рассказал о театре. «У нас делают эксперименты. У нас интересно». Говорит, коллектив хороший. Куда-то в другое место не стал ходить, пришел прямо в Мензелинский театр.

– И как тебя приняли?

– Смеялись, конечно. Тогда директором был Роберт Шайхелович. Мы пришли с Нафисом вместе. Директор просто умирал со смеху. «Татарча ни черта не знаете», – говорит. А мы ему: «Нет, без научимся, мы знаем». Ну понимаем же по-татарски. Как это называется, принять временно? Испытательный срок. Посмотрели и говорят: «Ладно, оставайтесь». Мы там остались. Потом Нафис ушел в другой театр (Нафис Газиев – артист Альметьевского татарского государственного драматического театра. – Авт.). Я остался.

– Когда ты сказал, что будешь работать в татарском театре, мама удивилась?

– Она сказала, чтобы я сам решал. Она всегда поддерживает всё, что я делаю.

– А мама кем работает?

– Сейчас в охране. По профессии повар. Готовит идеально.

– Вкусные бэлиши готовит?

– Да. Изумительные! Эчпочмаки… Дома рос на татарской кухне. Бабушка так же хорошо готовит. Прихожу, она: «Улым, вот кыстыбый». Спасибо, говорю.

«Татары понимают шутки. Среди них я свой человек»

– Ты еще не женат?

– Нет.

– Что мама говорит? «Женись на татарке, улым»?

– Нет. Так не говорит.

– Как считаешь, татарки отличаются от русских девушек?

– Татарки… У меня есть двоюродная сестра, вот она настоящая татарка. Зовут Лейсан. Посмотришь на нее… Она готовит. Татары именно такие. Хозяйственные, добродушные и так далее. Ну вы поняли.

– А что скажешь о татарских девушках в театре? Они тоже как Лейсан?

– Они же актеры. Они немного странные. Они, как говорится… с чертовщинкой. В хорошем смысле. Хорошие они. Русские артисты слишком серьезные, пошутишь – шуток не понимают. Татары понимают. Среди них я свой человек.

– Значит, в тебе татарский дух?

– Я посередине. Инь-янь. И в мечеть хожу, и в церковь. Себя ни татарином не ощущаю, ни русским. Просто Владислав, здрасте!

– Менталитет татарского человека отличается?

– Это широкое понятие.

– Есть у татар какая-то особенность?

– Я ведь видел и такую, и такую семью. Русская бабушка ничем не отличается от татарской. Только язык. Если человек хороший, то он хороший. А татарские девушки готовят. Это плюс.

– Женился бы на актрисе?

– Это как получится. Можешь полюбить или нет. Хоть татарка, хоть русская… как еще говорят?

– Марҗа.

– Да хоть марҗа.

«Театр – это хорошо, но там нет больших денег»

– Свободное от театра время как проводишь?

– О, это самое интересное. Я люблю писать музыку, 13-14 лет этим занимаюсь. Делаю аранжировки. Пишем песни. Это дает мне отдых. Ходишь в театре, играешь роль – это же стресс. Когда готовили «Макбет», похудел на 10 килограммов. Весил 45 кило.

– На заказ пишешь?

– Для себя. Собираемся с друзьями и делаем. Стараемся продвигать свою музыку.

– На каком языке ваши песни?

– И на русском есть, и на английском, на татарском. Тексты тоже пишем сами.

– А кто эти друзья?

– Рустам Зиннуров. С Нафисом из Альметьевского театра сейчас работаем на удаленке. У него есть младший брат Ильфат. Ильнур Мазитов, Инсаф. Собираемся и пишем.

– А студия?

– Дома делаем. Неважно же, где писать музыку. Важно что писать. Мечтаем о хороших микрофонах. Но такой возможности нет.

– То есть денег с музыки не имеете.

– Нет. Для души.

– Мензелинск небольшой город. Я так полагаю, что артисты не особо могут подрабатывать, например, тамадой. Как выживают артисты в Мензелинске, на чем могут подработать?

– Меня самого интересует этот вопрос. Как-то живем. Сейчас я задумался об этом. Может, купить фотоаппарат, хорошие объективы к нему и попробовать уйти в коммерцию в этом направлении. Театр – это хорошо, но только там нет больших денег. Он неприбыльный. Но театр мне нравится. Не думаю, что откажусь от него. Поэтому надо искать дополнительный доход.

– Тебе хватает творческого пространства в Мензелинске? Не тесно?

– Есть такое немного. Зато у нас гастролей много. Да, самый большой плюс – «театр на колесах». Он меня еще и этим притянул. До коронавируса съездили в Казахстан. Ездили в Турцию. Приезжаем в Казань. Вот этим и компенсируется.

– И в села, наверное, много выезжаете. Какой в деревнях зритель?

– Самые отличные люди. Верный зритель. Им очень нравится. Когда они смотрят спектакль, мы чувствуем, какая отдача идет из зала, энергетика сильная.

– А ваши эксперименты они понимают?

– Нет. Трудно это им. Они воспитаны на старых спектаклях. Но можно же современное объединить с традиционным, на то и есть эксперимент. Можно найти компромисс.

– А вообще много ли у нас зрителей, понимающих эксперимент?

– Они есть. Конечно, больше тех, кто смотрит традиционное. Но есть и зритель, который любит эксперименты.

– То есть если в Мензелинском театре эксперименты закончатся, тебе уже будет неинтересно, так?

– Если закончатся эксперименты, театр начинает умирать. Даже не умирать – если не сохранять актуальность, молодежи уже неинтересно. Традиции, патриотизм, бла-бла… Этим не возьмешь.

– Татарский театр может быть таким инструментом, который помогает заинтересовать молодежь татарским языком?

– Да, может. На «Иблис» ходили. И на «Макбет» пришли.

– В чем актуальность «Макбет»?

– Жажда власти. Если дать волю червю, который сидит внутри тебя, он выходит. Это наш современный мир. От этого не убежать. Все рвутся к власти. Там заложено множество смыслов. Продумано до всех тонкостей.

– В каком спектакле мечтаешь сыграть?

– «Макбет» был мечтой. Хочу играть в беби-театре.

– Потому что текста мало?

– Интересно это мне. С детьми интересно. Видишь радость, искренность детей.

– Мечтаешь сняться в кино?

– Конечно. Все мечтают.

– На кастинги ходишь?

– Пока нет. Я же в театре всего год.

– Возраст-то идет.

– Сбрею бороду – стану как восемнадцатилетний.

– Мечтаешь о татарском кино или в Москву хочешь?

– В Москву.

– А татарское кино?

– Татарское кино... то ли финансов там нет... очень традиционные фильмы. Может быть, даже не от финансов это. Зависит от того, кто делает. Видел один татарский фильм. О девушке, которая уехала из деревни в город, чтобы стать артисткой. Понравилось. Там и наша актриса играла. Если такой – то нормально. Если будет предложение, наверное, не надо отказываться хоть от какого кино. Не каждый день кино снимают.

– Татарских писателей читал, хотя бы в переводе?

– Ну как – Джалиля, Тукая. Классиков. Несколько драматургов.

– Гузель Яхину?

– Нет. А кто это?

– Автор романа «Зулейха открывает глаза».

– А, это ее роман? Интересно...

– Сериал смотрел?

– Вроде смотрел. Или путаю? Когда много смотришь, можешь и запутаться.

– Каким видишь свое будущее? Или живешь сегодняшним днем?

– Нет уж. Думаю. Как не думать о будущем... Но на данный момент я в Мензелинске. Останусь здесь или нет – время покажет. Пока Мензелинский театр живет.

– Пока он живет, Влад будет там?

– Пока он живет, я тоже живу. Если станет неинтересно, что мне там делать? Мы же туда пришли ради творчества. Если не будет творчества, что там нас может держать? Там же нет денег – это все знают. Театр живет только когда есть творчество. Если творчества не будет, останется лишь шаблон, театр умирает. По шаблону можно и дома на диване кино смотреть.

– Если творчество закончится, Влад уйдет в поисках творчества?

– Возможно... Может быть, останусь, чтобы помогать театру оставаться живым.